Поднявшись на высоту шесть тысяч футов, мы решили, что на сегодня достаточно, и провели ночь в вестибюле некогда роскошного, а теперь заброшенного отеля. Бассейн стоял без воды, казино начало разваливаться, но вестибюль из стекла и стали еще сопротивлялся дождям и ветрам. Ночью температура упала, я проснулся, дрожа от холода, но Мандака спал как младенец.
Мы тронулись в путь, как только солнце прогрело воздух и разогнало туман на вершине горы, так что я впервые увидел ее ледяную шапку. К полудню уже вышли из города и начали медленно огибать гору, направляя гравитационные тележки и прорубая бластерами тропу в густой растительности. Спали мы опять в спальниках с подогревом, однако под утро, когда температура окружающего воздуха стала падать, я опять замерз, хотя в спальнике поддерживались постоянные двадцать восемь градусов Цельсия.
На утро третьего дня я уже жадно ловил ртом воздух, о чем меня и предупреждал Мандака: мы поднялись на высоту восьми с половиной тысяч футов. Четыре часа потребовалось нам, чтобы достичь северного склона, и наконец Мандака остановился, его черные глаза внимательно оглядели местность.
— Мы уже близко, — объявил он.
— Как близко?
— Еще тысяча футов или около того.
— Вы уверены? Он кивнул.
— Откуда вы знаете? — Я дышал с трудом. — Нет же ни фотографий, ни каких-либо замеров. Может, его убили на том самом месте, где мы сейчас стоим.
— Думаю, нет. — Мандака смотрел вверх по склону.
— Почему нет?
— Здесь слишком открыто. Мы должны подняться выше.
— Но семь тысяч лет тому назад здесь могло что-то расти!
— Выше, мистер Роджас! — Мандака устремился вперед. — Разве ваши изыскания ничего не сказали вам о нем? Он был из тех, кто шел до конца, а значит, поднялся выше по склону.
Сил спорить у меня не осталось, так что я лишь кивнул и последовал за Мандакой.
И во второй половине дня мы добрались до прогалины, за которой высились деревья. С обрыва открывался отличный вид на равнину. Мандака остановился, огляделся, понюхал воздух, кивнул.
— Мы на месте.
— Вы уверены?
— Насколько это возможно. По моему разумению, он умер здесь. Во всяком случае, я сделал все, что мог. Если я и ошибаюсь. Бог должен меня простить.
— И теперь вы покончите с собой?
— Позже. — Он опустил на землю гравитационные тележки. — Когда взойдет полная луна.
— Приготовить вам что-нибудь поесть? — спросил я, доставая портативную кухню.
— Нет. Есть на этой святой горе что-либо, кроме молока с кровью моих коров, — кощунство. — Он помолчал. — Но вы можете поесть.
— Ограничусь сандвичем. — В моем голосе слышались извиняющиеся нотки.
Я достал сандвич, развернул обертку, откусил кусок, начал жевать, посмотрел на лежащую далеко внизу равнину.
— Превосходный вид, не так ли?
— Да.
— А где вы выросли?
— Отсюда не видно. — Он указал рукой на северо-запад. — Примерно в ста тридцати милях в том направлении.
— Ребенком вы поднимались на Килиманджаро? — спросил я.
Он покачал головой:
— Это святая гора, подниматься на нее может лишь тот, кто искупит грехи масаи.
— Должно быть, это тяжелая ноша — осознание того, что именно вы призваны искупить грехи масаи.
— Тяжелая.
— У вас не возникало искушения поставить на этом крест? В конце концов масаи владели бивнями тысячу триста лет. Один из них мог прийти с ними на Кириниягу, но никто не пришел.
— Они могли переложить эту ношу на другого. Я — последний. Мне отступать некуда.
— Вы не держите на них зла? Он посмотрел мне в глаза.
— Разумеется, держу. Я делаю это, потому что должен. Но предпочел бы без этого обойтись.
— Так почему бы вам на все не плюнуть?
— Не могу.
— Но почему? Мало ли что мог наговорить колдун, умерший более семи тысяч лет тому назад.
— Но эти семь тысяч лет доказали истинность его пророчества. Мы уже говорили об этом, мистер Роджас. Вам необязательно верить в необходимость того, что я делаю. Я в это верю, этого достаточно.
— Грустно осознавать, что вы умираете зря.
— Я умру за свою веру. Есть ли у человека более веская причина для смерти?
— Нет, — признал я.
— И разве можно найти лучшее место, чем это? — продолжил он. — Тут все началось, мистер Роджас. Меньше чем в сутках пути от подножия горы находится ущелье Олдовай, где человек сделал первые шаги на двух ногах. Эту гору Бог даровал моему народу, и отсюда мы пошли на север и на запад, покоряя всех, кто стоял у нас на пути. Великие люди поднимались на эту гору, мистер Роджас, поэты и вожди, охотники и исследователи, писатели и воины. И здесь испустило дух величайшее животное всех времен. — Он помолчал, окинул взглядом равнину, вздохнул. — Нет, лучшего места для смерти мне не найти.
Я устыдился того, что ему пришлось все это мне объяснять, и, чтобы скрыть смущение, быстро спросил:
— А вы не боитесь?
Он долго думал, потом покачал головой.
— Моя жизнь меня не радовала, мистер Роджас. Единственное, что я могу сделать сам, — это покончить с ней. Так что смерть меня не страшит.
— Я был бы в ужасе, — признался я.
— Каждое живое существо проходит путь, неизменно оканчивающийся смертью. Разница между нами состоит в том, что я с детства признаю эту неизбежность, а вы стараетесь ее игнорировать.
— Возможно, — с неохотой согласился я, думая о том, что различий у нас несколько больше, но не смог их найти. — Но я не уверен, что пошел бы на это, даже если бы меня к этому готовили.
— Если б вы знали, что все дорогие вам люди, все предки, которых вы чтили, останутся проклятыми до скончания века, пока вы не проведете обряд очищения, думаю, у вас достало бы сил.
— Едва ли я смог бы убедить себя, что все это правда.
— Это вопрос веры, не логики.
— Но если вы ошибаетесь…
— Тогда один несчастный человек расстанется с жизнью чуть раньше положенного срока. И это событие не станет ни личной, ни вселенской трагедией.
Я обдумал услышанное и не нашел возражений. Мы помолчали. Потом я пожаловался, что замерз. Мандака собрал хворост и разжег костер.
— Садитесь поближе к огню, мистер Роджас, — предложил он, и я последовал его совету. — Так лучше?
— Да, благодарю вас, — ответил я, наслаждаясь идущим от костра теплом, терпким запахом дыма.
— Знаете, — заговорил Мандака, не отрывая глаз от язычков пламени, — человек несчетные тысячи лет вот так сидел у костра, готовил пищу, грелся, отгонял хищников. Теперь мы создаем искусственную среду обитания, производим еду из химических отходов. Условия нашей жизни меняются, но меняемся ли мы?