Он прищурился. И без того узкие глаза стали, как щелочки.
– Давай заключим с тобой пари.
Дарья посмотрела на него, как на маленького мальчика.
– Вы просто ребенок, Виталий Алексеевич.
– Нет, я взрослый и очень занятой человек. И тем не менее. Я понимаю, что распустился. И с таким толстяком не очень-то и охота. У меня была жена. Два года назад она погибла.
– Бандитская пуля?
– Нет, автокатастрофа. Если бы она ехала в «Мерседесе», осталась бы жива, наверняка. Но речь не об этом. Я с горя стал много есть, – он взял со стола альбом и открыл его на первой странице. На четкой цветной фотографии во весь альбомный лист стоял Шустриков и не Шустриков. Великолепно сложенный мужчина стоял в одних плавках на берегу океана и демонстрировал прекрасно развитые бицепсы, пресс и бедра.
Она не могла поверить своим глазам.
Толстяк усмехнулся.
– Как видите, некогда я был весьма волевым человеком. Но жизнь нас подвергает испытаниям, и ты смело можешь сказать мне в лицо, что я сломался. Я знаю. Буквально час назад мне хотелось позвонить быкам, чтобы они просто раздавили тебя, но слишком уж ты красива.
Через год я наберу точно такую же форму. И вот тогда мы займемся с тобой любовью, после этого перстень станет твоим навсегда. А пока я отдам тебе его в аренду. Можешь носить, показывать подругам, только терять не надо.
Дарья еще раз посмотрела на фото. Накачанная машина. Нет огромных объемов, есть гармония, стать, четкость линий.
– Невероятно, – ей стало жаль его.
– Ты согласна?
Она посмотрела на него с долей скептицизма. Жирный рыхлый мужик, старающийся наскрести пороху в пороховницах.
– Зачем вам я? У вас есть пухленькая служаночка.
– Так да или нет? – Он не слышал ее.
– Да, – спокойно ответила Дарья.
– Я думаю, ты понимаешь, что свое слово назад ты взять не сможешь. Ты станешь призом за долгие часы напряженных тренировок.
– Я польщена. Можете идти и начинать работать над собой, милейший.
Он покраснел и резко поднялся.
– Я мог бы тебя взять и сейчас. Но на губах не будет вкуса победы. Я хочу, чтобы ты это понимала. И еще. Ты пойдешь завтра на похороны?
Дарья вернулась к реалиям.
– Обязательно.
– Попытайся не затеряться на фоне вдовы. Мне пора. – Он вышел в коридор и стал обуваться, бормоча себе под нос: – Итак, пари. Смогу я или нет? Конечно же, смогу, вопросов быть не может.
Когда толстяк ушел, забрав с собой только альбом и, естественно, оставив перстень, Дарья задумалась над его последними словами. Что? Вдова настолько хороша собой, что ей и стоять-то рядом будет неудобно?
* * *
Дарья не пошла в квартиру, где стоял гроб с телом покойного, предпочла подождать на улице.
От нечего делать она насчитала двадцать пять иномарок, которые забили все подъезды ко двору, где жил Розанов. Огромные охапки живых цветов, траурно одетые жены и любовницы, разожравшиеся кабаны в черных костюмах.
Пять минут двенадцатого вынесли гроб и поставили в машину.
Вдова следовала за мужем, не отставая от тела больше чем на метр.
Госпожа Розанова действительно оказалась весьма видной и красивой женщиной. Ее рост был не менее ста восьмидесяти пяти плюс каблуки. Она была выше своего мужа, что, вероятно, ее вполне устраивало. В ее походке Дарья прочитала власть, гордость и большое самолюбие. Вдова – ее звали Ирина, Дарья узнала это от водителя одного из многочисленных авто – возвышалась над большинством присутствующих. Лицо ее было открыто, вуаль не понадобилась, слез не было. Перевела много пудры и сделала из себя фарфоровую куклу. Все равно было видно, что в ней играют соки, и от этого становилось противно.
В толпе обеспеченных господ и дам Дарья с легкостью обнаружила двух молодых женщин, провожающих тело Розанова со слезами на глазах. Ей бы тоже надо было всплакнуть, но плакать она не могла.
В толпе она разглядела Шустрикова, который был один, если не считать двух лбов с гранитными физиономиями, не оставлявших хозяина ни на минуту в одиночестве.
Вообще охраны было много. Все набыченные, готовые в любую минуту полезть под мышку за стволом.
На углу, чуть высунув капот, так, для порядка, стояла одна-единственная «канарейка». Наряд сидел в машине и не высовывался.
Толстяк заметил ее и пошел сквозь толпу, которая стала помаленьку рассасываться. Все, кто пришел почтить память Андрея Розанова, стали рассаживаться по машинам.
Смиренно поздоровались кивками головы.
На похоронах не принято много говорить, но Шустриков не удержался:
– Хороша, Даша. Ты номер один.
На ней было облегающее черное кружевное платье, которое лишь подчеркивало достоинства фигуры. В скромную косу вплетена черная лента.
– Имейте совесть, – она посмотрела на него презрительно. – У людей же горе.
– А у вас?
– И у меня тоже. – Она отстранилась от него, но он и не собирался прекращать разговор и приблизился вновь.
– Ходит слух, что жена покойного очень хочет найти убийцу. Да и не она одна. В этом заинтересованы все, кто занимается зерном. У них в цеху сейчас мир, и войны им не надо.
– Вам-то с этого какой прок?
– Никакого, но жаль мальчишку. Он ведь талантливый был. Быстро раскрутился. И, заметьте, все сам, без папы, без мамы. Такие люди не в каждом доме живут.
– Вы правы.
Он продолжал разговор, несмотря на то что уже машины начали выезжать со двора.
– Я вчера чуть не сдох в тренажерном зале. За одну тренировку потерял два килограмма, – он был доволен собой. – Часики тикают, Дарья.
– Это только в сказке из «Щелкунчика» принц появляется. Нагрузки-то рассчитывайте. Вам уже не восемнадцать.
– Мне пятьдесят девять.
Она не поверила. Несмотря на полноту, он выглядел лет на десять моложе.
– Вижу, что удивлена, дочка. Мотор, конечно, у меня уже не как в молодые годы, но еще ритмично тикает. Все остальное тоже под давлением.
– Вы на кладбище едете?
– Если бы я его хорошо знал при жизни или же если убили бы торговца мебелью или крупного акционера какой-нибудь компании, например, «Газпрома» – это две сферы моей деятельности: акции и мебель, – обязательно поехал бы, а так мне там делать нечего.
– Через год увидимся. – Дарья развернулась и пошла к своей машине. Она в отличие от Шустрикова хотела бросить горсть земли для Андрея.
* * *
Похороны прошли спокойно, без эксцессов. Все крутые места между собой у могилы поделили, как следствие, охранники стволы не доставали. Вдова не голосила, чего ей плакать? С мужиком со своим она давно не жила, а денежки, и немалые, ей отошли.