– Пошли в машину. Оно увесистое…
– Слушай, неужели наконец «Максим» нарисовался?
Боцман ухмылялся с самым загадочным видом:
– «Максима» все еще не обещаю, но кое-что имеется…
Черным ходом они вышли во двор, где возле единственного подъезда примостилась Федина «газель» с брезентовым верхом. Подошли к заднему борту, запрыгнули внутрь… Федя таинственно посмеивался. Там, внутри, валялись какие-то немаленькие железяки – задняя ось от грузовика, еще что-то…
– А вот что это, по-твоему, такое? – вопросил Федя тоном триумфатора. – Во-он, у борта…
Смолин присмотрелся, согнувшись в три погибели. Потом присел на корточки и пригляделся еще тщательнее. Выругался негромко, витиевато. Сказал, не вставая и не оборачиваясь:
– Ты охренел, что ли, Боцман? Это ж авиапушка!
– Опознал, знаток! – хохотнул Федя. – Авиапушка с Мига, двадцать три миллиметра, действующая… В Кубарайке ликвидируют авиаполк, прапорá распродают все, что можно, вот я и прикупил за смешные деньги… Снарядов нету, не беспокойся, я ж не дурак снаряды везти… Хотя он бы мне, хомяк долбаный, и снарядов продал целый грузовик… Ты, говорит, Федор, на чечена никак не похож, вот я и не опасаюсь нисколечко, что ты оружие с боеприпасом на дурное дело пустишь… Серьезно, может, кому и снаряды нужны?
Смолин матерился, по-прежнему восседая на корточках в неудобной позе. Потом, чуть остынув, спросил уныло:
– Как же ты ее довез, чадушко бесшабашное? Сюда от вас полторы сотни километров, да от Кубарайки до вас еще сотня…
– А вот так и довез. Открыто. Гиббоны, промежду прочим, в кузов заглядывали четырежды. Только эта дрына у них ничуть не ассоциируется с понятием «пушка»… Где б они авиапушку могли видеть. Полкузова в железяках, запчасти для японского экскаватора… Они ж и японского экскаватора не видели отроду, не говоря уж про то, чтобы в нутро к нему лазить и детали знать наперечет… Берешь?
– Мать твою, – сказал Смолин, выпрямляясь в полумраке. – Ну ладно, если тебя до сих пор не повязали, значит, сошло с рук… Но если б тебя пасли и тормознули сразу возле аэродрома… Сколько б ты огреб на свой хребет, соображаешь?
– Не ссы, Вася, прорвались ведь… Обошлось. Твоего риска не было ни капли, только мой, а мне всегда везет… Берешь? Опять-таки за штуку баксов уступлю, не буду врать, что оно мне досталось особенно уж дорого…
Крутя головой и все еще доругиваясь про себя, Смолин в то же время уже начал прикидывать расклад. Продать, как уже неоднократно отмечалось, можно все – не сегодня, так завтра. Хозяева расплодившихся вокруг Шантарска шикарных коттеджей одержимы самыми разными причудами: один старательно скупает и расставляет во дворе старые плуги, тележные колеса и бороны, другой, точно известно, выложил нехилую сумму за списанный бронетранспортер (покрасил, загнал в самую высокую точку усадьбы и частенько пиво хлещет, сидя на башенке), третий… Пожалуй, найдется рано или поздно охотник и на эту экзотику.
– Беру, – сказал он, поразмыслив. – Только давай-ка мы ее моментально засверлим как следует, и боек, само собой, и еще что-нибудь… Брезент есть?
– Откуда? Вон, кусок…
– Маловат…
– Не ссы, Васька, прорвемся… Замотай ствол, на конец как раз хватит, тут два шага с половиною…
Смолин старательно обмотал конец ствола невеликим куском брезента, и они принялись извлекать дуру на божий свет. Пушка, мать ее, была тяжеленная, кое-как взвалили на плечи, развернулись к черному ходу в магазин…
И в животе у Смолина что-то такое нехорошо завертелось винтом, полное впечатление, с противным металлическим хрустом. Похолодело в животе, словно на ящик с мороженым плюхнулся…
Метрах в пяти от них стояла машина вневедомственной охраны в характерной бело-синей раскраске, с изображением стилизованного глаза на передней дверце, с мигалкой, как водится. Двое сидевших внутри ореликов в бронежилетах и касках таращились прямо на них, не поймешь, с каким выражением и намерениями. Ноги буквально приросли к земле. Он подумал смятенно: никто пока все же не кидается на перехват, никто не хватает за шиворот, не орет ничего жуткого… Надо ж так глупо влететь, стоишь с тяжеленной дурой на плече, никак не прикинешься, что не имеешь к ней отношения…
– Семен! – браво рявкнул Боцман у него за спиной. – Чего встал? Волоки херовину, а то бригадир на маты изойдется…
Чуть опомнившись, взяв себя в руки, Смолин сделал первый шаг к двери, второй, третий… Никто на них так и не кинулся, стояла тишина. Чуть повернув голову, он увидел краем глаза, как из подъезда выскочил третий орелик, тоже в каске и жилетке, с АКСУ на плече – и мотор машины моментально завелся. А там за ними захлопнулась дверь, и никто не бросился следом, никто не встретил в кабинете…
По спине стекало добрых пол-литра пота.
– Пронесло… – фыркнул он, осторожно опуская на пол свой конец ноши.
– Ага, меня тоже…
Сдавленным голосом Смолин сказал:
– Я с тебя, бля, процент сниму за этакие фокусы… Запорешь всех когда-нибудь своими выходками…
– Не боись, если запорюсь, так один. Уж отболтаюсь…
– Вашим бы хлебалом, бегемотик, да медок из бочки наворачивать… – зло сказал Смолин.
И незамедлительно схватился за дрель, вытащил из пластмассового чемоданчика сантиметрового диаметра сверло – чтобы наверняка, чтоб нервишки успокоить… Развинчивая патрон, все еще ворчал:
– Точно, сниму десять процентов, чтоб не доводил до инфаркта…
– Да ладно тебе, – посмеивался Федя, помогая ему подключать к розетке удлинитель. – Дери Маришку почаще, понужай коньячок вместо водочки – и не будет у тебя никаких инфарктов… Еще одна пушка не нужна?
– Иди ты!
– Да нет, я не про эту… Понимаешь, дошел слушок – в Чушумане, у староверов, валяется за околицей какая-то пушечка… И судя по тому, как ее описывают, она непременно казачья, то бишь семнадцатого века, не позже… Потому что позже гарнизонов с артиллерией в той глуши отродясь не водилось, а вот казаки в тех местах при Алексей Михалыче как раз бродили… Интересует?
– Вот с этого и надо было начинать, – сказал Смолин, завинчивая патрон сверла. – Действительно, какие там гарнизоны с артиллерией… Вот только – километров семьсот…
– Ну и что? Шестьдесят шестой газон я добуду, выберем время – и махнем? Натуральная пушка семнадцатого века… А? Даже если бабки пополам, все равно получается прилично…
– Подумаем, – сказал Смолин. – Держи покрепче и глаза береги, сейчас стружка брызнет…
Басовито взвыла дрель, сверло стало помаленьку углубляться в ствол авиапушки…
В отличие от шумного, бесшабашного, с душой нараспашку Боцмана Рома Левицкий (а может, и не Рома, и не Левицкий) был человеком совершенно другой породы. Все произошло по заведенному порядку: аккурат через сорок минут после предварительного звонка у черного хода остановилось такси, откуда и высадился Левицкий, без натуги неся продолговатую картонную коробку, тщательнейшим образом перевязанную прозрачным скотчем, с удобными веревочными ручками, украшенную полудюжиной сиреневых значков, означавших «верх» и «стекло». Что содержимому противоречило напрочь, конечно, но так оно гораздо безопаснее выходит…