– Фаина Анатольевна, вам бы, право, следовало написать мемуары. Вполне читабельно было б даже в наши непростые времена. Врут все, будто нынче успех имеют только детективы да порнушка, серьезная литература тоже в ходу… Но я не об этом сейчас, уж простите великодушно… Если вернуться к нашему старому разговору о продажах…
Он отставил чашку (тоже антиквариат из знаменитых некогда китайских сервизов с сиреневыми цветами, былой ширпотреб, но поди нынче найди…), сделал паузу, глядя проникновенно, предельно честно, где-то даже наивно чуточку. Никак нельзя было пережимать.
Старушка отставила пустую чашку, ее сухая рученька поднялась в определенно непреклонном жесте – и ясно было уже, что очередной раунд проигран.
– Василий Яковлевич, – сказала престарелая вдова проникновенно. – Вы только не подумайте, что я к вам дурно отношусь… Уж поверьте, ничего подобного. Человек вы неплохой, я вам многим обязана, помогали, не отрицайте, совершенно бескорыстно… Но вы ведь, уж не посетуйте, в первую очередь – торговец…
– Да что там, Фаина Анатольевна, – сказал Смолин с грустью в голосе. – Скажите уж прямо – «торгаш». К чему церемониться с субъектом совершенно неинтеллигентской профессии…
– Ну что вы такое говорите! – воскликнула старушка с неподдельной обидой. – И вовсе я не собиралась вас оскорблять подобным словом… Помилуйте, с чего бы вдруг? Торговля антиквариатом – ремесло старое, вполне почтенное, отмеченное классиками, Вальтера Скотта хотя бы взять… Я совершенно не в уничижительном смысле, голубчик! Просто… Как бы это выразиться… Жизненные стремления у нас с вами диаметрально противоположные, согласитесь. Смотрим каждый со своей колокольни, со своего шесточка. Вам, что понятно и вполне оправданно, хотелось бы взять все это и побыстрее продать…
– Немаловажное уточнение, – сказал Смолин нейтральным тоном. – Деньги, Фаина Анатольевна, пошли б вам большей частью, а мне от сих негоций достался бы не особенно и большой процент…
– Кто бы сомневался, – сказала старушка. – Я вас никогда и не подозревала в попытках обмануть бедную старуху… Тут другое, Василий Яковлевич. Во-первых, деньги мне не особенно и нужны – в мои-то печальные годы, при полном отсутствии наследников и близких… Во-вторых, что важнее, если вы начнете продавать картины, вы их разбросаете по стране. Верно ведь? Разлетятся во все концы бывшей великой и необъятной… У вас ведь нет покупателя, готового купить все Федино творческое наследие с намерением никогда его не разделять?
– Нет, – признался Смолин.
– Вот видите… Вам, быть может, все эти высокие словеса и смешны, но я, дорогой мой, чувствую себя обязанной Федино наследие сохранить в неприкосновенности и целостности. Федю никак нельзя поставить рядом с великими, но все же, согласитесь, он – из мастеров незаурядных… И никогда я не пойду на то, чтобы наследие разбросать … Все должно сохраниться в целостности.
– Я вас прекрасно понимаю и не спорю, – сказал Смолин. – Не думайте, будто я не понимаю… Но если мы будем реалистами, Фаина Анатольевна… Суровыми реалистами, увы… Ведь при этом автоматически возникает вопрос: куда … Простите за некоторый цинизм, но вы ж не вечны… Я это говорю не с превосходством, а с полным пониманием: мне пятьдесят четыре как-никак, наличествуют и хвори, и звоночки, так что сам не из бодрых юношей… Наследников, вы сами признаете, нет. Случись что – не дай бог, не дай бог! – все это, – он сделал плавный широкий жест, – отойдет государству, то есть практически никому. А государство… Я о государстве, признаюсь, не самого лучшего мнения. В первую очередь оттого, что государство высоко летает и к мелочам не снисходит. Это мы с вами понимаем, что значат эти картины, а вот поймет ли случайный чиновник, занятый осмотром бесхозного имущества… Я торговец, торгаш, чего уж там – но я-то, Фаина Анатольевна, по крайней мере прекрасно осознаю, чем торгую, а вот равнодушные нынешние клерки … Тысячу раз простите, что я затронул столь деликатные вопросы…
– Ну что вы, – сказала старушка с грустной, отстраненной улыбкой. – Все правильно, все логично. Я и сама знаю, что пора. Задумывалась не раз. В самом деле, музей наш коллекцию брать отказался, ибо помещениями не располагает…
Смолин скорбно, с самым искренним сочувствием покивал. Старушка о потаенных пружинах такого решения конечно же ведать не ведала. Но причина-то, если наедине с самим собой, в том, что директор музея, лет двадцать собиравший нагрудные знаки Российской империи, перед парочкой подсунутых Смолиным уникумов конечно же не устоял. Обошлось это Смолину штуки в три баксов, зато директор (пусть и презирая себя чуточку в глубине души), так и будет отговариваться перед старушкой нехваткой помещений и десятком других причин…
– Я слышал, – сказал Смолин. – А власти наши, увы, индифферентны и финансировать создание музея здесь никак не собираются…
– Увы…
– Вот видите, – сказал Смолин предельно осторожно, старательно подпуская в голос грусти, даже печали. – И возникает дилемма – быть может, лучше все же продать картины, чем подвергать их риску гибели… Так они, по крайней мере, попадут в хорошие руки, пусть и поодиночке. А если… Мне невыносимо думать, что картины могут пропасть. Нельзя же тридцать лет торговать антиквариатом и не проникнуться, не картошка ж со свеклой, право…
– Я нисколько не сомневаюсь в ваших побуждениях, – сказала старушка. – Эта тревога делает вам честь, Василий Яковлевич. Но не все так печально, знаете ли. Есть варианты…
– То есть?
Она бледно улыбнулась. В голосе звучало даже некоторое торжество:
– Представьте себе, появилась возможность создания музея на основе мастерской… Только подробностей я вам пока не открою, и не просите – и потому, что меня настоятельно просили, и из чистого суеверия…
Будто над ухом выпалили из парочки стволов! Смолин подобрался, как волк перед прыжком, но внешне это, конечно, никак не проявилось, поза осталась столь же небрежной, а выражение лица – столь же безмятежным. Мысли прыгали лихорадочно. Означает ли это, что бабку кто-то обхаживает? Невозможно ж поверить, что у городских чиновников вдруг ни с того ни с сего вспыхнуло наконец желание бескорыстно уберечь нешуточные культурные ценности – не замечалось за ними отроду такого альтруизма и филантропии. Кампаний по сбережению культурного наследия Шантарска не намечается, никто, облеченный властью, ситуацией не озабочивался, сверху указаний не поступало… Ох, не нравится все это… Но бабульку пытать бесполезно, уж ежели интеллигентка старого закала дала кому-то слово держать все в тайне, так и будет…
– И даже намекнуть не можете?
– Не могу, Василий Яковлевич, уж простите…
– Ну что ж, – сказал он по-прежнему бесстрастно. – С одной стороны, я даже рад, честное слово, что ничего с картинами не случится и беспокоиться о их судьбе не следует… С другой… Вы уверены, что здесь нет авантюры, мошенничества, тому подобного?
– Смею думать, – сказала старушка с безмятежным видом. – Смею думать…