«А если она наш разговор пишет? – мелькнуло у него в голове. – Ну и хрен с ней, я не сказал ничего определенного, всё общими фразами, обтекаемо, теоретически, абстрактно…»
– Я ведь из тех уродов, – сказал он, – для которых на первом месте – дело, а уж потом все остальное. Четверть века назад… да, четверть века назад вы бы меня, пожалуй, сломали … но не сейчас.
Девушка какое-то время пытливо смотрела ему в глаза – без малейших эмоций на очаровательном личике. Потом встала, запахнула халатик, отошла и остановилась словно бы в задумчивости. Села, одним рывком – как алкаши водку – влила в рот содержимое кофейной чашки. Подняла глаза:
– Но ведь обернуться может по-всякому…
– То есть? – спросил Смолин, ощутив легкую скуку.
– Милиция может заинтересоваться…
– Кто-то накатает на меня жалобу? В краже обвинит?
– Может быть.
– В краже чего? – уже откровенно ухмыляясь, поинтересовался Смолин. – Ладно, представим, что завтра некий враждебный элемент накатает на меня заявление, будто я украл… Что? Чует мое сердце, Даша, не имели вы никогда пересечений ни с милицией, ни с судами. Первое, о чем они заявителя попросят, будь он им хоть отцом родным, – указать точно, что именно злодейски выкрадено. Ну, допустим, шпага Бонапарта с золотым эфесом и матерным словом на клинке, нацарапанным русским казаком после взятия Парижа. Кофейник китайского фарфора с изображением цветущей над пагодой вишни, и, соответственно, полдюжины чашечек в том же стиле. Орден «За взятие девственницы» первой степени с бантиком сбоку. Подсвечники старинные – три. Куртки замшевые – три. И так далее. А без деталей, без конкретики никто и разговаривать не станет. Учитываете эти нюансы?
Судя по тому, как она зло поджала губки, к словам Смолина отнеслась всерьез. Умная…
– А вам не приходило в голову, что может обернуться совсем по-другому? – спросила она вдруг. – Что вас заставят поделиться? Могут ведь сложиться условия, когда и вы в милицию не побежите…
Вот теперь ему стало окончательно скучно, Смолин едва не рассмеялся ей в лицо.
– Господи, Даша… – сказал он, откровенно ухмыляясь во весь рот. – Это вы, прелестная, романов начитались. В мягких обложках, с броскими названиями: «Бешеная супротив Горбатого», «Роковые брильянты и сыщик Фанерин»… Так давно уже дела не делаются, по беспределу…
– Вы уверены?
– Господи ты боже мой, – сказал Смолин. – Нет, серьезно, вы меня пытаетесь пугать? Вы – меня? Даша, ну не надо такой уж клоунады…
– А если я не шучу? – спросила она резко.
– Даже если вы не шутите… – протянул Смолин. – Даже если вы не шутите, то выбрали не того человека. Серьезно. Мне очень жаль, но помочь ничем не могу…
– Я вас последний раз добром прошу…
Смолин легонько напрягся, готовый ко всему – но тут же посмеялся мысленно над собой: никак не походило, что сейчас на сцене появятся новые действующие лица. Неоткуда им появиться: шкаф маловат, чтобы в нем кто-то мог прятаться, диван чересчур низок, не похоже, чтобы где-то имелась потайная дверь, из которой вот-вот повалят хмурые мордовороты. К двери он сидел лицом, так что…
– Увы… – развел он руками.
– Ну, тогда пеняйте на себя…
– Да это настоящая мелодрама, – сказал он. – Индийское кино… или мексиканский сериал, а? Дон Падло, поправив сомбреро, закурил, волнуясь, сигарилью и сказал убитым голосом: «Дочь моя, теперь я вынужден открыть страшную тайну, двадцать лет спустя после твоего рождения – ты не дочь моя, а сын мой…» Все в обмороке, включая попугая на ветке…
Шутки кончились. Дашенька выпрямилась в кресле, меряя его ненавидящим взглядом: убила б, если б могла, никаких сомнений… Видя такое дело и прекрасно понимая, что брифинг кончился антиконсенсусом, Смолин, не теряя времени, встал и начал продвигаться к двери – вполоборота к ней, зорко следя, чтобы не накинулась вдруг, не проехалась ногтями по роже. Заорет, что ее насилуют, сбегутся соседи, и отмывайся потом… Прием затрепанный, но эффективный чертовски…
Если ей тоже пришла в голову эта мысль, то именно сейчас – Даша вскочила, дернулась в его сторону с оч-чень решительным видом. Но Смолин был уже в прихожей. Быстренько повернул головку замка, дверь, слава богу, открылась. Он резким рывком захлопнул ее за собой (постаравшись тем не менее не наделать шума) и быстро пошел, почти побежал вниз.
В подъезде никто не заступил ему дорогу, никто не подошел на улице. Что бы у нее ни было на уме, на данный момент она ничего такого не запланировала – о чем, быть может, ужасно в данную минуту сожалела, соплюшка долбаная…
До своей машины Смолин добрался совершенно беспрепятственно, никем не перехваченный и не побеспокоенный. Однако это еще не значило, что разговор следовало забыть, а если и вспоминать, то со смехом, иронизируя над алчущей девицей возжелавшей резко разбогатеть…
Вот уж наоборот – он отнесся ко всему крайне серьезно. Потому что волчьим чутьем просекал присутствие неподалеку кого-то еще. Должен быть еще кто-то, обязан: тот, кто ее тут поселил, тот, кто ее, несомненно, трахает… кто-то небедный, вполне вероятно, решительный… и тоже желающий резко увеличить свое благосостояние. Девочка не дуркует – кто-то за ней стоит серьезный… как же его вычислить-то? Не стоит праздновать труса – но и беспечности допускать не след. Иначе оглянуться не успеешь, как окажешься по уши в проблемах.
Он был не настолько погружен в свои мысли, чтобы не заметить вишневую «восьмерку» со знакомым номером, притулившуюся у въезда во двор. Медленно-медленно проехал мимо – и увидел внутри, благо стекло было опущено полностью, как раз волосатика Мишеньку. Студент не обратил на Смолина ни малейшего внимания – сидел, вперившись взглядом в Дашкин подъезд, с определенной тоской во взоре. Ну, это мы учтем, подумал Смолин, выезжая на улицу, мы с тобой, ботва, обязательно потолкуем, когда время будет подходящее…
Итак… Кто-то за Дашкой, безусловно, стоит. Вопрос только, что этому типу от жизни нужно, насколько далеко он способен зайти, вообще, на что он способен. Столько в жизни случалось всякого, что паниковать не след – и хужей бывало…
Никак нельзя сказать, что Смолин разнервничался, потерял самообладание и пал духом, что он летел сломя голову, не замечая ничего вокруг. Нормально ехал, со скоростью потока – и руки на руле не дрожали, и сердце не заходилось в панике. Но все равно, ощущения были не из приятных: коли уж только что воспоследовал звонок Маришки, из условленной фразы коей следовало: в магазине – менты. Маришка, конечно, умом не обременена, но женской хитростью наделена в избытке и вряд ли способна попутать основополагающие условленные фразы…
Ну вот, пожалуйста! Перед входом в магазин красовались два жигуля излюбленного шантарскими операми облика – с затонированными под антрацит стеклами, да вдобавок еще одна тачка бело-голубой раскраски, с соответствующими надписями и мигалками на крыше. Нет, ничего девка не попутала…