С уверенностью можно исключить только двоих – зато сразу. Профессор Хайт и генерал Дробышев – просто-напросто не те люди, тут и к бабке не ходи. Впутаться в это дело для них было бы так же противоестественно, как для Смолина, скажем, лапать первоклассницу на детской площадке.
А вот остальные пятеро… Чисто теоретически рассуждая, любой из них достоин оказаться под подозрением – не в силу некоей криминальной биографии (в общем, ничего подобного у всех пятерых), а просто оттого, что, рассуждая цинично, способны. Теоретически способны, и все тут…
Шарецкий… Анжеров… Благоволин… Погосян… Лурих… Да, вот именно. Представляя их себе, вспоминая то и это, можно допустить, что любой из них, чересчур уж встроенный в нашу рыночную экономику, может и не удержаться, когда замаячит серьезный куш. В особенности когда не предвидится ни мокрухи, ни чего-нибудь столь же неаппетитного, некоего перебора…
Потом ему пришло в голову, что список подозреваемых все же следует расширить. Наш Икс может оказаться другом-приятелем кого-то из пятерки – солидным, не вызывающим подозрений близким другом, коему и предоставят в распоряжение квартиру для встреч с юной феминой. Как это у культурных людей водится. Друг приличный, девочка приличная… Что ж, это тоже след – но гораздо более запутанный. Черт, ну мы же сыскари, в самом-то деле! За что ни возьмись, все получится по-дилетантски, кто ж знал, что однажды придется заниматься такими вещами в своем городе…
Ничего толкового не шло на ум, хоть тресни – где искать, как? К тому же с номером машины до сих пор загвоздка…
Так и не родив мало-мальски дельных мыслей по поводу всех тягостных загадок, он взял телефон:
– Глыба? Ты сегодня, часом, ничего… пэтэушного не планируешь? Вот и ладненько. У меня сегодня в гостях дама, так что побудь уж, если не трудно, ушибленным антинародными реформами бывшим профессором философии… Ну да, в таком ключе. Кстати, любопытные как, торчат? Нету? Ну, совсем хорошо…
…Дастархан Смолин готовил у себя в мансарде – не роскошный, но и отнюдь не напоминавший мимолетный банкет в подъезде на подоконнике. Коньячок откупорил, лимон порезал, поставил вверх ногами две антикварных стремянных чарочки с донышками в виде волчьих голов. Незаменимая штука в некоторых обстоятельствах – налитую до краев, ее уже невозможно поставить на стол, упадет, и все разольется, так что волей-неволей приходится пить до дна. Какое-то интересное предчувствие у него начало формироваться относительно гостьи: отчего-то на сей раз очаровательная звездочка журналистики вопреки своему обычному тинейджерскому стилю и юбку фасонную приодела, чуть ли не до колен, и блузка оказалась достаточно вычурной, и вся она была продуманная, словно в оперу собралась. С женщинами такие метаморфозы спроста не происходят.
А может быть, суровая действительность проще, подумал Смолин с усталым цинизмом, меленько пластая ветчину острейшим австрийским десантным кинжалом «Глок», прикупленным ввиду его исключительной полезности в домашнем хозяйстве. Может быть, майор Летягин эту красоточку и подослал, дабы выведала все, что возможно. Или, если не так пессимистично, девочка попалась шустрая, прекрасно сообразила, что напала на золотую жилу, проникла туда, куда посторонних пускают раз в сто лет, да и то по случайности. Вот и намерена преуспеяния для застолбить за собой хлебное местечко – со всей свойственной нынешней молодежи практичностью…
«А какая нам, собственно, разница?» – подумал он спокойно. Нам с ней детей не крестить, да и не влюбляться романтично, куда уж в наши-то годы, да и характерец у нас не тот… Мы люди простые, мы момент ловим…
Убедившись, что с сервировкой покончено, он на цыпочках подошел к лестничным перилам и прислушался. Внизу вольно и гладко, как русская народная песня в исполнении мастера своего дела, разливался тенорок Глыбы:
– Все великие цивилизации, не мешает вспомнить, гибли исключительно от внутренних противоречий, пусть даже в иных случаях и представлялось, что виной всему внешние факторы…
Смолин с уважением покачал головой, ухмыляясь в полумраке. Когда он приехал с Ингой, Глыба был неузнаваем: при стареньком, но опрятном костюмчике у него обнаружилась белейшая рубашка и галстук-бабочка, производивший впечатление настоящего, бархатного. Старый щипач держался безукоризненно, изъяснялся интеллигентнейше, как заправский профессор, без тени фальши или натянутости. Не зная, кто он на самом деле, и не подумаешь. Только теперь Смолин смог поверить, что старикан и в самом деле некогда общался на равных со всевозможной элитой раннего хрущевского периода, не будучи разоблачен или хотя бы заподозрен. Старая школа, господа мои, это вам не среднеазиатам впаривать однодолларовые бумажки с двумя грубо подрисованными носилками и не пирамиды основывать – индивидуальный подход к каждому отдельно взятому клиенту, безупречное лицедейство, игра по высшему классу. Вряд ли среди молодого поколения сыщется нечто хоть отдаленно подобное – они, наркошки хреновы, только и умеют, что в автобусе грабки распускать…
Спустившись по слегка поскрипывающей лестнице, Смолин сказал гостеприимно:
– Ну что же, прошу… Эдуард Валентинович?
Прекрасно понимавший подтекст текущего момента Глыба ответил непринужденно, с неким старомодным изяществом:
– Простите великодушно, Василий Яковлевич, но мне пора. Засиделся я что-то, а еще в автобусе трястись чуть ли не час, и на рабочем столе стопа книг. Экономические реформы Кромвеля мною еще совершенно не затронуты, а время поджимать изволит. Так что позвольте попрощаться…
Он деликатно склонил голову сначала перед Смолиным, потом перед Ингой, повернулся и прошествовал к выходу, поигрывая деревянной тростью с вычурным набалдашником из бронзы и белого пластика. Бесшумно притворил за собой дверь.
– Интересные у вас знакомые, – сказала Инга с явным уважением. – Он что же, профессор? Судя по первым впечатлениям…
– Доцент, – невозмутимо пояснил Смолин.
Трость сия была презентом Глыбе от кого-то из его старых корешей, доживавшего век в Шантарске на положении мирного пенсионера. Вычурная ручка в секунду отвинчивалась – и оказывалась рукояткой трехгранного стилета длиной сантиметров в пятнадцать, но, чтобы это обнаружить, пришлось бы совать вещичку под рентген…
– Вы, наверное, с массой интересных людей встречаетесь?
– Приходится, – сказал Смолин. – Работа такая. Пойдемте? Как говорится, чем богаты…
Он первым поднялся в мансарду и зажег свет. Инга остановилась на верхней ступеньке, завороженно озираясь.
– Ради исторической точности, это не я, – сказал Смолин. – Это прежний хозяин тут все придумал и устроил. Капитан дальнего плаванья, так что сами понимаете…
– Какая разница? Красота…
Она подошла к окну и надолго там замерла. Вид и в самом деле открывался великолепный: потемневшая к вечеру Шантара, могучая, величественная, левобережный город, причудливо освещенный уже садившимся за дальние горы солнцем, – этакий марсианский пейзаж из фантастики времен смолинского детства, о которой эта соплюшка наверняка и представления не имела…