Меня передернуло.
– Ты поэтому так дернулся, – с сочувствием спросил Невидимка, – когда этот… ну, предложил тебя навсегда оставить волком?
– Ты не поймешь, – нахмурившись, отрезал я с напускной уверенностью.
– Просто… – Киллер смешался. – Я думал, оборотням уютнее в звериной шкуре.
– В том-то и дело, – вздохнул я. – В этом, блин, все дело…
Уютнее – ха, ничего себе словечко подобрал мой товарищ поневоле! Найти бы слова, чтобы передать чувство непередаваемой силы, ловкости, легкости, что струится по жилам обернувшегося… но даже не в этом кроется ловушка. Когда серая шкура покрывает тебя, взамен ты сбрасываешь человеческие чувства. Их заменяют звериные, несравненно более простые, а значит – сильные. Голод. Жажда. Похоть. Власть. И когда ты оборачиваешься назад – чувства не исчезают, потому что человеческая ипостась тоже подвержена им. Я годами подавлял в себе несравненную свободу быть зверем, потому что слишком хорошо понимал, в какие бездны может увести подобное искушение и более сильного, чем я, человека.
– Ладно. – Я встряхнулся, отгоняя раздумья. – Сейчас попробую навести на тебя печать Асклепия – надолго не поможет, я не целитель, но станет полегче. И попробуем все же вырваться отсюда, покуда банду что-то отвлекло. Если чернокнижник не обманул, на все про все у нас два часа.
– Долго еще? – нетерпеливо осведомился я.
Не то, чтобы я куда-то торопился… то есть, я конечно, всеми фибрами души желал выбраться из камеры как можно скорее, но причиной, побудившей меня задать этот вопрос была не жажда свободы, а боль, противно ноющая в основании позвоночника.
Проблема была в том, что избранное Зориным для нанесения печати место находилось как раз на такой высоте, что мне было одинаково неудобно удерживать ремень как стоя, так и присев на корточки.
– Еще несколько минут, – невнятно отозвался брат благочинный, проводя очередной штрих. – Держите ровнее.
Я начал было открывать рот для язвительного ответа – и так и замер с отвисшей челюстью, вслушиваясь в доносящиеся из-за двери звуки.
Снаружи шел бой и бой смертный. Тренированное ухо легко вычленяло из общей какофонии то звонкий треск «ледяного кулака», то грохочущий раскат файербола. Часто хлопал огнестрел – похоже, далеко не каждый из людей Горбатого мог похвастаться магическим оружием. Потом где-то неподалеку раздался жуткий вопль, тянувшийся, казалось, бесконечно.
Краем сознания я отрешенно подумал, что, слыша подобный вопль, каждый раз удивляюсь, как много воздуха помещается в человеческих легких.
– Что там? – хрипло осведомился Зорин. Вопрос, на мой взгляд, хоть и уместный, но не вполне логичный, поскольку я находился по одну с ним сторону двери.
Я промолчал, пытаясь по доносящимся до нас отзвукам восстановить картину развернувшегося сражения.
Кажется, там наступил позиционный кризис – по крайней мере ожесточенное стаккато первых секунд сменилось вяловатой перестрелкой. Нападавшие – их, похоже, было немного, не больше дюжины – владели более мощной магией, но на стороне людей Горбатого было численное преимущество и «родные стены».
Долго этот пат не продлится.
– Полагаю, – на удивление спокойно сказал Зорин, выслушав мои рассуждения. – Нам в любом случае стоит попытаться завершить начатое. Если атакующие – наши друзья, то это ничего не изменит, а вот если недруги…
– Враг моего врага… – вполголоса напомнил я, натягивая ремень.
– Мне больше нравится другая поговорка, – Зорин, чуть наклонив голову, осторожно прочертил очередной отрезок. – Негритянская. Она гласит: «Если крокодил съел твоего врага, не спеши с ним целоваться».
– Пессимист вы, однако, брат благочинный, – заметил я.
– Я – реалист! – сказал Зорин. – А посему…
Удержаться на ногах мне удалось лишь потому, что я упирался в дверь. Зорин повезло меньше – подпрыгнувший пол сделал ему подсечку, заставив приземлиться на «пятую точку». Схватка снаружи возобновилась, причем на этот раз бой разгорелся в непосредственной близости от нашей камеры.
– Затишье было, увы, недолгим, – прокомментировал я. – Голубые перешли в наступление.
– Почему «голубые»? – не понял Зорин.
– Ну, атакующие, – пояснил я. – В командно-штабных играх агрессора обычно обозначают голубым цветом.
– Понятно, – сумрачно кивнул брат-благочинный, озабоченно вглядываясь в узор.
– Так что ты хотел сказать?
– Я хотел сказать, что стараюсь логически осмысливать происходящее. Как по-твоему, кем могут быть эти ваши «голубые»?
– Ковровским союзом сексуальных меньшинств? – предположил я.
– Очень остроумно, – недобро прищурился Зорин. – Со своей стороны могу констатировать, что это не мои коллеги. А от всех остальных заинтересованных сторон нам с вами не приходиться ждать ничего хорошего. Держи ремень!
Дом содрогнулся снова. Снаружи донесся отчетливый треск «ледяного кулака» – владелец этого жезла, похоже, отроду не отягощал свои мозги вопросами экономии заряда. В ответ неуверенно хлопнуло пара выстрелов… «кулак» протрещал еще раз, а затем наступила тишина.
– Кажется, кто-то победил, – заметил я. – И, сдается мне, этот кто-то – команда гостей. Так что если мы…
Пол камеры подпрыгнул в третий раз. На этот раз к уже слышанным мной звуковым эффектам добавились гулкие хлопки. Однако – если мой склероз меня не обманывает, и кто-то там впрямь взялся методично «зачищать» эту халупу ручными гранатами…
– Готово! – крикнул Зорин, отбрасывая в сторону маркер. – Прикрой…
Договорить он не успел. Черный контур на двери заалел, потом полыхнул ослепительно-белым – мимоходом я успел подумать, что если брызнут щепки, то запросто можно остаться без глаза, а то и обоих – а затем дверь нашей камеры с грохотом врезалась в коридорную стену напротив.
– Классно сработано, – одобрительно произнес я. – Ну что, вперед?
– Ты вперед, – отозвался брат благочинный. – А я за тобой… как только ремень натяну. Неудобно, знаешь ли, воевать, когда штаны каждый шаг свалиться норовят.
Этажом выше грохнул одиночный файербол. Ему ответили чем-то свистящим, заставившим стены особнячка задрожать, словно в приступе лихорадки.
Первый труп лежал в конце коридора. Кажется, это был один из наших конвоиров. Кажется – потому что верхняя его половина представляла собой серую спекшуюся массу, а научиться различать людей Горбатого по штанам мне не довелось.
Еще двое замерли на лестнице в виде обледенелых скульптур. У одного у них был жезл, но стоял этот парень так неустойчиво, что выламывать оружие из его застывших пальцев я побоялся – а ну как грохнется еще. Шуму будет…
А вот четвертое тело, обнаруженное мной пролетом выше, явно не принадлежало при жизни к числу подчиненных Горбатого. Черный облегающий костюм, маска-шапочка, на перекрещивающихся на груди ремнях – полдюжины стандартных защитных амулетов.