А-привод не нуждался в подобных сложностях. Я начинал понимать, почему он так приглянулся агенту Тоомен. Изящество бульдозера и тонкость носорога. Минут двадцать спустя ускорение ослабело — я оценил его примерно в половину «же», — но не исчезло совсем, и до меня постепенно начало доходить, что таким оно и останется на протяжении всего рейса, за исключением краткого промежутка на полпути, когда баржа, выключив двигатель, развернется кормой к цели, чтобы погасить набранную скорость. «Полпути» в данном случае скорей идиома, потому что мы движемся к Адонаю и его притяжение помогает нам — значит, поворот случится раньше… или нет? Нам ведь придется еще уравнивать скорость с летящим по своей орбите Самаэлем, тот ведь ближе к звезде и движется быстрей своего соседа по системе… Черт, почему я никогда не увлекался орбитальной динамикой? Чем только не приходилось заниматься! В глубинах твердопамяти хранится масса информации по социальной психологии, наркохимии, генженерии и даже цветочному дизайну (одно из самых неприятных дел в моей практике было связано с контрабандой лазурогенных, то есть под заказ сфабрикованных, орхидей), но за пределы атмосферы мои интересы прежде не распространялись.
Что же, все когда-нибудь случается впервые.
Дверь распахнулась снова. Висевшая на одной руке Линда Тоомен швырнула мне баллончик с заживляющим гелем и рулончик стерильной пленки и двинулась прочь — вниз по коридору, превратившемуся в вертикальную шахту, пробивавшую жилой отсек от носа к корме. Для постоянного ускорения баржа все же не была приспособлена. Ступеньки, по которым лезла агентесса, проходили рядами вдоль боковых стенок колодца и были нужны для того, чтобы отталкиваться от них в невесомости, где между низом и верхом разница чисто условная.
— Времени возиться с вами у меня нет, — отрешенно заявила ее аватара, формируясь у меня перед глазами. — Забинтуете руку сами. Из каюты пока не выходите.
— Погодите! — воскликнул я вслух, покуда изображение не расплылось. — Сколько нам лететь?
— Приблизительно трое суток, — ответила Тоомен спокойно. — Повезло — Самаэль и Габриэль находятся по одну сторону звезды. Если бы нам пришлось огибать Адонай, мы потратили бы больше недели.
Все верно — приближаться к горячей звезде не рекомендуется. Во-первых, не выдержит термозащита, и без того не рассчитанная на сброс тепла, вырабатываемого организмами пяти человек, а во-вторых, радиация от этой ядерной печки исходит неслабая. Мы и так здорово рискуем в этом рейсе.
Связь прервалась, и я вновь остался один. На то, чтобы перемотать руку повязкой с биогелем, у меня ушло добрых полчаса, невзирая на помощь медицинской программы. Потом я попытался развеять скуку, подключившись к бортовой интелтронике. Никаких сюрпризов меня не ожидало — после визита Тоомен доступ появился, но ограниченный настолько, что лучше бы его и не было. Работали наружные камеры — реликт той эпохи, когда визуальный контроль почитался необходимым, хотя реально им не пользовались даже во времена Гагарина. Впереди полыхала звезда, скрытая черным пятном видеофильтра — только серебряное зарево короны на полнеба. Позади уменьшался идеально круглый диск Габриэля, алмазы и мутное золото. Некоторое время я развлекался, подбирая такой режим воспроизведения, в котором будут видны звезды, а потом — отыскивая в их россыпях что-то знакомое: вот лимонная горошина Михаэля, вон горит близкий знакомец Арктур, вон та же Гемма, а вот — красный гигант Рас-Альхаге, альфа Геркулеса… Красивые звезды, но и только. Пригодных для жизни планет в их окрестностях ожидать не приходится, а без планет что они? Лишь маяки.
Потом я принялся отыскивать, уже с помощью атласа, солнца сорока миров Доминиона Земли… уже бывшего Доминиона. До сих пор подсознание мое отказывалось верить, что дорога назад закрыта, что до конца своих дней я обречен существовать на пустынном Габриэле. Интересно, если колония сможет все-таки запустить лифтоносец, где ближайшая планета, куда тот сумеет долететь? Получалось, что ближайшая — это Миктлан, но в то, что там без связи с метрополией сохранится не то что цивилизация, а и сама колония, я не верил. Каторжные миры неласковы, а вторая луна газового гиганта с фривольной кличкой Щелкунчик — особенно. Похожа на Европу, ту, которая спутник Юпитера, только ледяная корка над планетарным океаном тонкая, хрупкая, приливы со стороны многочисленных спутников рвут ее на айсберги…
От этого ностальгического занятия я плавно перешел к оценке перспектив Габриэля как новой метрополии или хотя бы стратегического узла будущей лифт-сети. В рамках Доминиона хи Геркулеса изрядно не повезло с соседями. Как назло, подходящих звезд в этом направлении попадалось немного, а те, что были, — оказывались пустышками. Помимо Миктлана, между Габриэлем и Землей лежали только Ирида, но та находилась значительно ближе к метрополии, Соледад около беты Волос Вероники, в направлении северного полюса Галактики, и Дарвин в системе 12 Змееносца — тоже сильно в стороне. Большие надежды возлагались на лямбду Змеи, но отправленный туда полвека назад лифтоносец еще не добрался до цели и уже, наверное, не доберется — если катастрофа затронула метрополию, то земным властям будет не до поставок горючего на борт звездолета, а без кассет с дейтеридом лития живо отключится питание ТФ-генератора, после чего струна лопнет. У остальных, на первый взгляд подходящих по всем параметрам, светил то горячий гигант тулился к фотосфере, стоптав за время долгого падения на стабильную орбиту близ звезды все планетезимали, то в самой середке обитаемой зоны торчала мертвая каменная глыбина, то близкий второй компонент системы делал из любой стабильной орбиты кошкину колыбель, то ещё что. Это было тем более обидно, что в десяти-пятнадцати световых годах за Адонаем располагалось, будто ягоды на одной ветке, несколько очень перспективных солнц… и не станет ли более выгодным не налаживать контакт с отдаленными мирами Доминиона, а создавать собственную империю?
Потом гадание на кофейной гуще мне надоело вконец; я вызвал из памяти секретаря рецепт наркоктейля и, выставив сторожевые настройки на максимум — вывести меня из забытья при малейшем шорохе, — под ненавязчивую музыку погрузился в теплое, уютное облако галлюцинаций.
В чувство я пришел оттого, что кто-то тихонько звал меня по имени. Первым делом посмотрел на часы — всего сорок минут миновало? Если так пойдет дальше, то три дня до прибытия покажутся мне вечностью… Потом сознание связало интонации с именем, и я, несмотря на половинное тяготение, не без труда приподнялся на койке.
— Госпожа Новицкая? — отозвался я тоже вполголоса.
— Так вы здесь? — В голосе империалистки слышалось неподдельное облегчение. — Я пыталась звать Дебору, но та не отзывается. Или ее бросили…
— Вы давно пришли в себя? — Мне было немного стыдно оттого, что я не подумал о своих спутницах раньше. В голову не пришло, что они тоже могли оказаться в плену. Должно быть, мания величия за работой — подсознательно считал себя самой важной птицей из нас троих. Выходит, обманулся.
— Минут пять назад, — созналась Новицкая. — Меня, правда, уложили после вас.
— Я бы заглянул к вам в каюту, — сознался я, — но наша надзирательница приказала мне оставаться на месте, а после того, как она изрядно покопалась у меня в нейраугменте, нарушать ее распоряжения мне что-то боязно. Проверьте, кстати, состояние своего.