Геолог прищелкнул пальцами.
– Что такое? – подозрительно спросила Тала.
– Вспомнил, – пробормотал Мушкетов. – Вспомнил, на что это похоже.
Можно было сравнивать походку странного зверя с животными современности, но палеонтология подсказывала другие ответы. Гигантские ленивцы Северной Америки передвигались схожим образом и, наверное, древние халикотерии. Форма следует функции: и те, и другие, и третьи питались растительностью, цепляя внушительными на вид когтями ветви деревьев. «Природа следует шаблонам», – будто наяву послышался голос Никольского. Одни и те же биологические решения всплывали в разных цепочках переходных форм… точно крапленые карты в шулерской колоде эволюции. Словно выбор, сделанный природой, когда первые комочки слизи затеяли игру в прогресс, каким-то образом отсек большую часть вариантов, заставив все живое довольствоваться скудным набором дозволенных обличий. Если разнообразие видов имеет своей причиной волю Творца, то придется признать, что его фантазия весьма ограничена.
– Ты знать такой зверь? – изумилась филиппинка.
– Нет, не такой, – попытался объяснить Мушкетов, – но…
К тому времени, когда ему удалось на словах и жестами объяснить Тале, что такое гигантский ленивец и каким образом палеонтологи восстанавливают облик вымерших зверей по костякам, нелепый зверь, которому геолог так и не дал про себя имени (курогорилла? Курилла?! Да нет, что за глупость) давно скрылся позади. Филиппинка отличалась острым умом и отличной памятью, но объяснять ей приходилось все от самых азов, к чему молодой ученый вовсе не привык. Вдобавок обнаружилось, что преподаватель из него посредственный: он поминутно отвлекался, выплетая из объяснений хрупкое кружево. Помянув Кювье, он через минуту уже против воли пересказывал бородатый анекдот про студента с накладными рогами, изрядно повеселивший самозваную ученицу.
– Это большой кулам, – серьезно заметила Тала, когда Мушкетов выговорился. – Гадать по камням на будущее сложнее, но на прошлое гадать тоже непросто. Теперь я верю, что камни подскажут тебе дорогу, если мы заблудимся. Идем.
Хотя сигнальщикам было строго приказано осматривать также и всю береговую линию залива, на практике более-менее тщательно контролировался лишь участок поблизости от сиротливо приткнувшегося к берегу «Ильтиса» и вход в залив. Поэтому прыгающую и размахивающую руками у кромки воды фигурку заметили только после того, как над водой прокатился треск винтовочного выстрела.
Еще несколько минут заняли споры на мостике. Основой для них явилось то, что капитан Крэдок по-прежнему не был способен вновь принять командование броненосцем. Со вчерашнего дня его состояние лишь ухудшилось, и главной причиной тому, по мнению доктора Макдоннела, была новость о расстреле отряда лейтенанта Эшли. «Считайте, что в него прилетела одна из этих чертовых пуль», – заявил он, без особого, впрочем, сочувствия, да и трудно было бы ждать его проявления от человека, которому второй раз за пару дней пришлось иметь дело с несколькими десятками раненых. Потери «Бенбоу» наводили на мысль о тяжелом и кровавом сражении, наподобие Трафальгара или «славного 1 июня», однако с победой дело обстояло значительно хуже, чем в упомянутых боях.
Формально в отсутствие капитана командование броненосцем ложилось на Харлоу. Но фактически майор Кармонди управлял наиболее боеспособной частью экипажа, имел больший опыт действий на суше… и не далее, как вчера вечером открытым текстом потребовал, чтобы дальнейшие действия на берегу были отнесены исключительно к его компетенции. Устроенная немцами ловушка произвела на майора очень сильное впечатление, и сейчас он был уверен, что перед ними очередная подлая выдумка тевтонов и лучший способ отреагировать на нее – выпустить по зарослям поблизости от махавшего три-четыре снаряда главного калибра «Бенбоу».
Напротив, выступавший обычно в роли пессимиста капитан-лейтенант на этот раз неожиданно для всех настаивал на высылке катера. В итоге на мостике было выработано компромиссное решение – паровой катер взял на буксир весельный ялик, который и преодолел последние сто ярдов до берега. На катере в это время напряженно рассматривали сквозь прорези прицелов окрестные заросли папоротников, и их же с не меньшим вниманием изучали в оптику артиллеристы с «Бенбоу».
Для разнообразия, на этот раз британская операция прошла без стрельбы и даже без особых сложностей – если не считать за таковую бессвязный поток ругани, который вконец издергавшийся «спасаемый» обрушил на головы сначала матросов ялика, а затем и катера. Как не без юмора отметил в своем рапорте командовавший катером гардемарин, уровень владения английским нецензурным у «спасенного» – оказавшегося русским – значительно превосходил его же знание английского «в общем».
Впрочем, оказавшись на борту броненосца – и залпом выпив полную кружку грога, – русский заметно успокоился и начал рассказывать значительно более интересные вещи, порой настолько фантастично звучащие, что не бывавшим толком на берегу британцам верилось в них с большим трудом. А некоторым не верилось вовсе.
В первую очередь в роли Фомы выступил майор Кармонди.
– Я по-прежнему не верю ни единому его слову! – заявил он в самом начале спешно устроенного капитан-лейтенантом совещания. – Наверняка это какая-то ловушка!
– Но каким образом? – удивился лейтенант Додсон, после ранения Эшли неожиданно для себя оказавшийся в шкуре первого помощника. – В чем она может заключаться?
– Ну, это же очевидно, – отозвался сидящий напротив него Маклауд. – Он готов показать нам путь к русскому лагерю… якобы. А на деле заведет нас под пулеметы, немецкие или русские, а то и просто в болото. У них, знаете ли, есть богатые традиции на этот счет.
– Неужели? И с каких это пор вы стали знатоком русских традиций?
– Еще гардемарином, – ответил шотландец, – когда в ходе визита в Кронштадт на корабль прислали пачку билетов в Мариинский театр.
– И вы в самом деле считаете, что этот как-там-его социалист тоже горит желанием отдать жизнь за царя?
– К сожалению, – фыркнул Маклауд, – мы не можем послать запрос в российскую охранку, чтобы выяснить, действительно ли он тот, за кого себя выдает.
– Зато…
– В любом случае у нас не так уж много времени, – оборвал Харлоу грозивший затянуться спор двух лейтенантов. – Если перебежчик действительно тот, за кого себя выдает, нам нужно действовать быстро, пока его информация не устарела.
– И что прикажете нам быстро делать с этой его информацией? – с нескрываемой иронией спросил майор. – Коптить или засаливать? В русском лагере теперь почти сотня человек, если поверить этому вашему перебежчику, и они уже сговорились с немцами. Мы же сейчас можем выслать на берег не более полутора сотен, да и то придется до предела ослабить все боевые посты.
Поднявшись из-за стола, капитан-лейтенант медленно прошелся вдоль стены кают-компании. Кто-то из его предшественников имел неплохой вкус по части живописи – традиционные портреты Роднея, Джервиса и, разумеется, Джона Бенбоу были представлены не застывшими «приложениями к парадным мундирам», а в динамичном стиле Антуана Гро: на палубах кораблей, в гуще сражения. Единственным исключением был портрет Нельсона, где бой еще не начался – накалом схватки художник пренебрег ради момента, когда над головой адмирала распустился по ветру знаменитый сигнал. «Англия ожидает…»