Выдержал паузу, унял сердцебиение — и побрел, шаркая, открывать.
На пороге стояла девчонка, тонкая, приятная, хорошо пахнущая, стриженная под мальчика, с гладкими, несвободными от младенческого жирка щеками.
— Можно войти?
Я молча сделал приглашающий жест. Очевидно, ночная бабочка. Специальный гостиничный сервис.
— Чаю выпьете?
— Нет, — сказала она тихо. — Я просто посижу у вас тут. Минут десять. Можно?
— Конечно.
— Вы — как все, да?
— В смысле? Что значит «как все»?
— За машинами приехали?
— Да.
— Сюда все приезжают за машинами. Можно, я закурю?
— Можно.
— Я не проститутка.
— А мне все равно.
Я на нее не смотрел. Хотел спать. Гостиничный секс на серых простынях меня не интересовал.
— Послушайте, — после паузы спросила гостья, — а вам тут, в этом городе, не страшно?
— Почему мне должно быть страшно? Нормальный город. Современный. Чистый. И потом, мне редко бывает страшно.
— Понятно.
— А вам, значит, тут страшно?
Ее лицо — кукольное, облагороженное неярким макияжем — стало очень взрослым, она собралась что-то ответить, но тут сначала сосед мой нетрезвый круто всхрапнул и завозился под одеялом, демонстрируя то волосатый острый локоть, то волосатое острое колено, а потом в дверь снова постучали.
— Не открывайте, — тихо попросила девчонка. — Пожалуйста.
Паспорт гражданина Бахтина, несколько часов назад ставшего владельцем партии автомашин с сиденьями в целлофане, отяжелел и ощутимо нагрелся сам собой. Конечно, не совсем нагрелся, но я ощутил идущее от него тепло.
Молча прошел к двери и повернул ручку. Обнаружил юного маргинала, помесь русского с татарчонком, сложенного довольно крепко, но малорослого и имеющего тонкую длинную шею. Если что, туда и ударю, быстро сообразил я; в шею ударю.
Чувак приосанился, шмыгнул носом, стрельнул маленькими глазками и с неожиданной быстрой вежливостью произнес:
— Я войду на шесть секунд.
Обогнув меня, он умело просочился и через секунду уже стоял возле сидящей в кресле девушки.
— Ты чего? — спросил он.
— Ничего, — ответила та и встала, глядя в пол.
Я приготовился к разборке. Из оружия, пусть даже потенциального, в поле зрения попал только графин с водой; такой хороший, удобный графин, пузатый, с длинным узким горлом, стоит во всяком номере всякой гостиницы, на две трети наполненный безвкусной водой марки «кипяченая питьевая». Но криминальный паренек не адресовал мне никаких претензий. Выразительно пожевав длинными губами, он кивнул моей гостье стриженой головой, и оба покинули номер, она — впереди, он — следом, шагая неслышно и быстро.
Вряд ли он был сутенер, а она его рабочая сила. Поразмыслив, я решил, что мальчик — местный начинающий бандит, девушку же он решил сделать своей подругой, она, вероятно, сначала была не против, но колебалась, не допускала до тела или что-то в таком роде; приехали в гостиницу вместе, потом — мгновенная размолвка; допустим, он при друзьях решил показать над ней свою власть, она обиделась; улучив момент, сбежала, толкнулась в первую попавшуюся дверь, чтобы переждать вероятный гнев бойфренда и впоследствии соскочить домой, однако недооценила бойфрендовой смекалки… Возможны были и другие варианты, но мне, в половине первого ночи, недосуг стало напрягать мозги, моделируя местные обычаи, — и через десять минут я уже спал, не забыв перед сном тщательно постирать носки. Солдатским способом — надев их на ладони, на манер варежек.
Рано утром явился Ахмед.
— Сегодня улетаем, — объявил он, дыша чесноком. Горцы любят чеснок.
— А работа?
— Работа сделана. Остальное люди здесь решат сами, без нашего участия. Ты не нужен.
«А что с моей долей?» — хотел спросить я, в точности как Ален Делон в фильме «Сицилийский клан».
Вам нравится Ален Делон?
Но не спросил. Сдержался. Ахмед — явно не главное действующее лицо комбинации, и лучше будет, если я молча выполню все его указания. А свою долю получу с главарей, закоперщиков. Разговор был про то, что я прибуду, выполню волю сопровождающего и уеду обратно. Будем придерживаться плана, сказал я себе — и через шесть часов уже открывал ключом дверь своей квартиры.
Неприбранная жена сидела в неприбранной постели. На столе громоздились грязные тарелки, на одной я заметил плесень.
— Если ты еще раз уедешь так надолго — я умру, — тихо сказала жена. — Я без тебя не могу.
— Не умрешь.
Я разделся и залез под супружеское одеяло. И не дал ей умереть.
Афера не срослась. Я не получил пять машин с сиденьями в целлофане. Вообще ничего не получил. Ни копейки. Посредник, организовавший мне работу, исчез через двое суток после моего возвращения. Я искал его, интенсивно. Проработал все адреса, где он мог находиться, — но не настиг. Однажды он позвонил, что-то лепетал, оправдывался. Я пообещал открутить ему голову, и он бросил трубку.
Найти самих ингушей было нереально в принципе — эта публика практически неуловима. Я бы продолжил поиски своей доли, за пять машин с сиденьями в целлофане можно и побороться, однако в том же месяце меня позвали в другое дело, гораздо более безопасное и выгодное, там я свою долю получал исправно, еженедельно, и скоро почти забыл про то, как однажды прокатился в город Тольятти.
Я складываю слова в голове. Потом произношу вслух, и они колеблют воздух. Потом обращаю в знаки и наношу на бумагу. Но бумага — не главное. Да и воздух тоже. Если слова есть в голове — они или умрут, или самостоятельно обратятся в звуки и знаки. Моя задача — не мешать.
На железнодорожном перегоне Чухлинка — Новогиреево из окна вагона можно увидеть стену некоего пакгауза. Огромные, в человеческий рост, кривые буквы гласят:
НЕ ССЫ, Я ТАКОЕ ЖЕ ЧМО, КАК И ТЫ
Первоклассная проза. Неоднократно наблюдая надпись, я думаю, что сам дух Венички Ерофеева явился из небытия, чтобы начертать такое.
Кто-то же носил в голове эти слова. До тех пор носил, пока не запросились они наружу.
Не мешай, и проза сама себя напишет.
Есть четыре великих знания. Философия. Драматургия. Магия. Проза.
Философия говорит об идеях. Драматургия говорит о страстях и обмане. Магия говорит о непознанном. Проза говорит о самом главном и самом страшном.
Кто убил Кеннеди? Мне не хочется знать. Я убежден, что причина убийства была очень прозаическая. Простая, лежащая на самой поверхности. Кому-то не дали подряда на строительство ракет, подводных лодок. Отобрали концессию на перекачку какой-нибудь нефти или что там было. И убили, прагматично. Бизнес; ничего личного. Если я вдруг узнаю настоящую причину, мне, конечно же, станет очень страшно.