Пустой рынок представлял собой наглядное выражение охватившего знать недоумения. Они уже не знали, что лучше — быть сторонником Дерети или нет, и попросту попрятались по углам. Балы и праздники сошли на нет; люди даже не спешили на ярмарку, ожидая королевского примера. Все зависело от решения Телри.
«Все образуется, — убеждал себя жрец. — До истечения срока еще целый месяц. У меня осталось время, чтобы убеждать, льстить и угрожать. Телри осознает глупость своих требований и сдастся».
Но иногда Хратену казалось, что он стоит над обрывом, искушая судьбу шатким равновесием. Арелонское дворянство не спешило отдать ему свои души, и многие заботились о репутации в обществе больше, чем о духовном спасении. Если он преподнесет вирну Арелон сейчас, то в лучшем случае к империи присоединится страна обращенных против воли еретиков. Оставалось надеяться, что пока Джаддета удовлетворит и поверхностная вера.
Краем глаза Хратен заметил мелькнувшую тень у большой синей палатки с роскошным кантом и похожими на крылья павильонами по бокам. Ветерок доносил от нее запахи специй, дыма и благовоний.
Джьерн нахмурился. Он точно разглядел красную мантию дереитского жреца, тогда как артетам в этот час полагалось медитировать, а не предаваться праздным покупкам. Стремясь выяснить, кто из братьев посмел ослушаться устава, Хратен решительно зашагал к палатке.
Внутри царила темнота, толстый холст совсем не пропускал солнечного света. У одной из стен-полотнищ горел фонарь, но помещение до отказа наполняли ящики, бочки и лари, их замысловатые тени перекрывали друг друга и не давали ничего разглядеть. Хратен постоял с минуту на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. В переплетении теней он не заметил никого, даже хозяина товаров.
Джьерн сделал несколько шагов внутрь, и его захлестнула волна запахов, соблазнительных по отдельности, но неприятных в смешении. Ароматы различных мыл, масел и присыпок не давали свободно вдохнуть. Фонарь у дальней стены палатки освещал кучку пепла, оставшегося от сожженных благовоний. Хратен стянул перчатку доспеха, пропустил мягкий пепел между пальцами.
— Пепелище напоминает тебе остатки твоей власти, Хратен? — раздался голос за спиной.
Джьерн мгновенно развернулся; неожиданный звук застал его врасплох. За ним, в глубине палатки, стояла скрытая тенями фигура в дереитской мантии.
— Что ты здесь делаешь? — Хратен отвернулся от Дилафа, отряхнул ладони от пепла и натянул перчатку.
Тот не ответил. Он стоял в темноте, которая скрывала его лицо, но Хратен чувствовал на себе пристальный взгляд.
— Дилаф? — повторил он, поворачиваясь. — Я задал тебе вопрос.
— Ты потерпел провал, Хратен, — прошептал арелонец. — Идиот Телри играет с тобой как кошка с мышкой. С тобой, джьерном Шу-Дерет. Простые смертные не должны предъявлять требования Фьерденской империи.
Хратен почувствовал, как вспыхнуло от гнева лицо.
— Что ты знаешь об империи? — отрезал он. — Оставь меня, артет.
Дилаф не двинулся с места.
— Должен признать, что ты близко подошел к цели, но дал собственной глупости все испортить.
— Ха! — Джьерн в темноте направился к выходу; жрец по-прежнему не двигался, так что пришлось слегка оттолкнуть его с дороги. — Битва еще не окончена, у меня есть время.
— Разве? — Уголком глаза Хратен увидел, как артет подошел к пеплу и погрузил в него руки. — Успех ускользнул у тебя из-под носа. Перед лицом твоей неудачи моя победа станет еще слаще.
Хратен приостановился, полуобернулся к Дилафу и рассмеялся.
— Победа? Какую победу ты одержал? Какая…
Арелонец улыбался. Неверный свет фонаря бросал на его лицо рваные тени, ясно виднелись лишь растянутые в хищной улыбке губы. Выражение лица Дилафа напомнило джьерну о яростном фанатизме и безграничном тщеславии, которые он заметил в артете сразу по приезде в Арелон, и вопрос оборвался на полуслове. В колыхающемся полумраке Дилаф казался не человеком, а свракиссом, посланным ему на погибель.
Дилаф высыпал из горсти пепел и направился к выходу. Он откинул полог, в палатку хлынул солнечный свет.
— Дилаф? — чуть слышно переспросил Хратен. — Какая победа?
— Ой! — жалобно произнес принц, когда Галладон сделал первый стежок.
— Перестань ныть, — строго приказал дьюл, затягивая нить.
— Карата шьет гораздо лучше, — проворчал Раоден. Он сидел перед зеркалом в комнате, которую отвел им оиэл, и, склонив голову набок, наблюдал, как Галладон зашивает рану на щеке.
— Тогда жди, пока мы доберемся до Элантриса, — недовольно отозвался друг.
Он подчеркнул сказанное тем, что проткнул иголкой щеку принца.
— Не получится, — вздохнул Раоден. — Я и так зря откладывал: стоит улыбнуться, и я чувствую, как рана рвется дальше. И почему принцесса не попала мне в руку?
— Потому что мы элантрийцы, сюл. Если с нами может случиться что-то плохое, оно обязательно случается. Тебе еще повезло, что она задела только щеку. А если подумать, тебе повезло, что нашел силы фехтовать вообще.
— Было нелегко, — признался принц. Он старался держать голову неподвижно. — Поэтому и пришлось заканчивать схватку побыстрее.
— Ты дерешься лучше, чем я ожидал.
— Меня учил Иондел. Граф считал, что фехтование пригодится будущему правителю королевства. Никогда не думал, что однажды найду применение его урокам в том, чтобы обороняться от собственной жены, которая пытается раскромсать меня на кусочки.
Галладон весело фыркнул и снова воткнул иголку, и Раоден сжал зубы от боли. Они надежно заперли дверь и задернули шторы на окнах, потому что принцу пришлось развеять иллюзию, чтобы дьюл мог зашить рану. Герцог Ройэл великодушно пригласил их погостить в особняке, его единственного манеры Калу не раздражали, а забавляли.
— Вот и все, сюл. — Галладон затянул последний стежок.
Принц благодарно кивнул и осмотрел себя в зеркале. Он начал привыкать к симпатичной внешности Калу, что было слишком опасным. Несмотря на беспечную маску дьюла, не следовало забывать, что он все еще элантриец, а потому подвержен слабостям и ограничениям, наложенным шаодом.
Галладона все еще окутывала иллюзия — основанный на эйонах зрительный обман длился, пока его не прекращали. Неважно, рисовались эйоны пальцем в воздухе или прутиком на земле, отменить их действие мог только элантриец.
В книгах говорилось, что начерченный в пыли символ продолжал действовать и после того, как узор разметет ветром. Раоден привязал иллюзии к нижнему белью, что позволяло ежедневно менять наряды, не рисуя эйон каждый раз заново. Галладона скрывал образ неприметного широколицего дьюла, портрет которого принц нашел на задней обложке книги. Свое лицо принц выбирал с большой требовательностью.