— Женщины всегда замечают тебя, мой друг, — покачал седой головой Иондел. — В следующий раз, когда начнешь жаловаться на толпы преследующих тебя дам, я припомню сегодняшний день.
Шуден залился краской и снова низко опустил голову.
— Что это было за упражнение? — полюбопытствовала Сарин. — Я не видела ничего подобного.
— Мы называем его Чей Шан. Оно сродни разминке, способ подготовить тело и разум перед битвой.
— Очень впечатляюще, — вставил Люкел.
— Я только любитель, — скромно ответил барон. — Мне не хватает скорости и концентрации. В Джиндо есть мастера, которые двигаются так быстро, что у зрителей кружится голова.
— Ладно, дамы, — обратилась к ученицам принцесса. Многие все еще не сводили глаз с молодого джиндосца. — Поблагодарите лорда Шудена за представление позже. А сейчас возвращаемся к выпадам — и не думайте, что отделаетесь несколькими минутами!
Ее слова встретили жалобные стоны протеста. Сарин подхватила свой сайр и возобновила урок.
— Завтра они и пальцем шевельнуть не смогут, — с довольной улыбкой произнесла Сарин.
— Вы утверждаете это с таким жаром, госпожа, что можно подумать, будто вам их страдания доставят удовольствие. — Эйш слегка пульсировал в такт словам.
— Им пойдет на пользу. Здешние женщины настолько изнежены, что не знают неприятностей посерьезней укола иглой.
— Очень жаль, что я пропустил занятие. Я не видел Чей Шан много лет.
— Ты о нем знаешь?
— Я многое повидал, госпожа, — ответил Эйш. — Сеоны живут долго.
Сарин кивнула. Они брели по улочке Каи, а на горизонте вздымалась огромная стена Элантриса. Завидев платье придворной дамы, десятки уличных торговцев наперебой расхваливали свои товары. Каи существовал, чтобы тешить любую прихоть знати: золоченые кубки, пышные наряды — все привлекало к себе внимание. Но сегодня принцессу мутило от роскоши.
Как она понимала, торговцы остались единственными представителями среднего класса Арелона. В Каи они выслуживались перед Йадоном, пытаясь снискать его милость, а если повезет, и титул, за счет конкурентов и собственного достоинства. Арелон быстро превращался в страну коммерции, где удача приносила не только богатство (а провал — бедность), но от дохода зависело, сохранит ли человек свободу или попадет в рабскую зависимость.
Сарин отмахивалась от торговцев, хотя ее отказ их не обескураживал. Девушка вздохнула с облегчением, когда наконец они завернули за угол и перед ними возникла кораитская часовня. Она подавила желание пуститься бегом, спокойным шагом дошла до просторного здания и проскользнула в дверь.
При входе принцесса положила несколько монет — остаток привезенных из Теода денег — в ящик для пожертвований и оглянулась в поисках жреца. В часовнях она всегда чувствовала себя как дома. В отличие от дереитских церквей, аскетически обставленных и украшенных щитами и копьями, в храмах Корати царила непринужденная атмосфера. На стенах местами висели циновки (скорее всего, пожертвования пожилых прихожанок), а под ними стояли комнатные цветы, на которых с приходом весны уже начали набухать бутоны. Потолок был плоским и довольно низким, но широкие окна придавали помещению простор.
— Здравствуй, дитя, — произнес сбоку голос.
Жрец Омин стоял у дальнего окна, оглядывая город.
— Здравствуйте, отец Омин, — ответила с поклоном Сарин. — Я не помешаю?
— Конечно нет. — Он жестом подозвал ее поближе. — Как твои дела? Я не видел тебя на вчерашней проповеди.
— Простите, святой отец. — Принцесса покраснела. — Мне было необходимо появиться на балу.
— Ах так… Не вини себя, дитя. Общение и новые знакомства тоже важны, особенно когда оказываешься в незнакомом городе.
Улыбаясь, Сарин прошла между двумя рядами скамей и присоединилась к невысокому жрецу, стоящему у окна. Его маленький рост обычно не бросался в глаза; Омин соорудил перед скамьями возвышение, и когда произносил проповедь, его рост было трудно определить. Но, стоя рядом, принцесса ощущала, что возвышается над ним, как башня. Даже для арелонца он считался коротышкой, а Сарин едва доставал до груди.
— Тебя беспокоит что-то, дитя?
Омин имел обширную лысину и одевался в свободную мантию, подпоясанную белым кушаком. Кроме ясных голубых глаз, единственной его примечательной чертой оставался висящий на шее зеленый амулет Корати, вырезанный в форме эйона Оми.
Он был приятным человеком — чего Сарин не могла сказать про многих служителей бога. В Теоде встречались церковники, которые не раз приводили ее в ярость. Но Омин отличался вдумчивостью и отцовской любовью к прихожанам, хотя порой разговор с ним оказывался трудной задачей, поскольку жрец отличался привычкой неожиданно погружаться в свои мысли. Иногда он становился настолько рассеян, что мог молчать несколько минут, прежде чем вспоминал, что собеседник ждет его ответа.
— Я не знаю, к кому еще обратиться, отец, — произнесла Сарин. — Меня ждет обряд: Кручина вдовы, но никто не хочет толком объяснить, что это такое.
— Ах, — качнул блестящей лысиной Омин. — Новичку наши обычаи могут показаться непонятными.
— Почему мне никто не расскажет?
— Это полурелигиозная церемония, которая осталась от правления элантрийцев. А разговоры о великом городе в Каи обходят стороной, особенно верующие.
— И как мне узнать, что делать?! — с негодованием спросила принцесса.
— Не расстраивайся, дитя, — ласково успокоил жрец. — Табу держится в силу привычки, а не уставом церкви. Не думаю, что Доми станет возражать, если я удовлетворю твое любопытство.
— Спасибо, отец, — облегченно выдохнула Сарин.
— Поскольку твой муж умер, от тебя ожидают открытых проявлений горя, иначе люди подумают, что ты его не любила.
— Но я его и вправду не любила! Я даже его не знала!
— Тем не менее приличия требуют от тебя проявлять Кручину. Чем суровее испытание налагает на себя вдова, тем сильнее она показывает, как уважала и ценила покойного. Обойтись без Кручины, даже приезжей, считается дурным тоном.
— Но разве это не языческий ритуал?
— Да нет, — покачал головой Омин. — Ему положили начало элантрийцы, но он не имеет отношения к их вере. Это просто проявление человеческих чувств, которое переросло в достойную и приносящую пользу традицию.
Сарин приподняла брови.
— Если честно, я удивлена тем, как благожелательно вы отзываетесь об элантрийцах, отец.
Жрец усмехнулся, и его глаза засверкали.
— Пусть дереитские артеты ненавидят Элантрис; это не означает, что Доми следует их примеру, дитя. Я не верю, что они были богами, и многие элантрийцы переоценивали собственное могущество, но у меня имелись среди них друзья. Шаод забирал плохих людей наравне с хорошими, бескорыстных наравне с жадными. Я знавал благороднейших людей, которые жили в этом городе, и мне безмерно жаль, что это случилось с ними.