— В-ва... ым-м-м!! — Толстяк, как куль с мукой, поднялся над головами клубных завсегдатаев в полном соответствии с задумкой Свиридова и засучил ногами.
Собутыльники Влада от смеха опрокинули соседний столик вместе с теми, кто за ним сидел.
— ..американка — делом, — ритмичный речитатив Владимира словно вколачивал слово за словом в череп несчастного забияки, — итальянка — шиком, еврейка — криком, японка — грацией, а русская — судом и парторганизацией!
При последних словах Свиридов пружинисто привстал на носках и легко, словно это была маленькая девочка, а не тяжеленный рыхлый мужчина, — перекинул толстяка через ограждения ринга — бутафорные канаты с вплетенными в них люминесцирующими световодами — прямо на арену.
Да так удачно, что угодил прямо в Кирилла Геннадьевича, только что в очередной раз повергнувшего ниц обоих охранников.
— По крайней мере, суд и парторганизация были при коммунизме, — живописно отряхнув руки (словно они были чем-то запачканы), сказал Свиридов.
— Бис! — заорала какая-то девица — а, ну конечно, все из той же компании — и полезла целоваться. Свиридов отряхнулся и от нее и легко запрыгнул на ринг, откуда на него негодующе взирали уже две пары глаз — толстяка и Кирилла Геннадьевича.
Ведущий шоу быстро-быстро говорил что-то в мобильник... Заметив на арене новое лицо, он вопросительно взглянул на него.
— Я хотел бы провести сеанс фехтования с той милой дамой, — проговорил Влад.
— Вы же видите, что я не могу, — быстро отозвался тот, — этот бык Кирилл опять скандалит. Мы в свое время уволили его из охраны, вот он тут с дружками и сшивается.
— Ничего страшного, — сказал Влад, — разрешите?
Это он сказал уже толстяку, которого несколькими мгновениями раньше так нелюбезно сопроводил на ринг, а теперь отстранил картинным жестом прожженного позера — и проговорил прямо в гневно набрякшее синими жилами лицо Кирилла Геннадьевича:
— По-моему, вы несколько пьяны. Как говаривал Антон Павлович Чехов, тезка моего почтенного родителя, водка бела, но красит нос и чернит репутацию. А эта последняя, репутация, стало быть, у вас, кажется, не ахти.
— Да ты че, парень.., в своем уме? — пробормотал тот и запыхтел, как тюлень.
— Врежь ему, Кирюха!
— Заряди в табло крашеному пидору!
— Пришли в торец этому в маечке!
(Пиджак Влад тоже уже снял и отдал в древнеримский гардероб, оставшись в белой обтягивающей майке с короткими рукавами — он всегда предпочитал надевать под пиджак и даже под костюм майку, а не рубашку.) Кирюха все понял. Он поднял здоровенную ручищу и попытался ткнуть ею Свиридову в лицо, но эта попытка провалилась еще более позорно, чем предшествующие ей потуги пробить оборону девушки-гладиатора, которая, кстати, не подавала признаков жизни, стоя в углу ринга на манер манекена.
Влад без особых усилий перехватил руку здоровяка, сжал пальцами толстенное запястье так, что кровь бросилась тому в лицо, и потом развернул Кирилла Геннадьевича с легкостью, с коей танцовщик кружит свою партнершу, и оделил его здоровенным тычком в основание черепа, от которого перед глазами буяна закружились звездочки и с надсадным уханьем наползла мутная дурнотная пелена.
Он рухнул на подломившихся коленях, а потом ткнулся носом в красную обивку ринга и растянулся во весь свой немалый рост.
Желтый смокинг икнул и изумленно уставился на изящного и статного молодого человека, казавшегося таким изнеженным, расслабленным и несерьезным, позволявшего себе такие идиотские выходки, как выкидывание на ринг различных жиртрестов, — , и вдруг двумя легкими касаниями этот человек вырубает громилу, с которым не сумели справиться двое охранников «Центуриона»...
— Теперь я могу пофехтовать с девушкой? — спросил Свиридов и непринужденно уселся на спину упавшего без чувств Кирилла.
— М-можете. Только.., только, кажется, у нас возникнут проблемы. Ну ничего.., сейчас сюда придет начальник охраны с ребятами, они наведут порядок.
— А, нам бы только ночь простоять да день продержаться! — усмехнулся Влад. — Только, кажется, парни из числа друзей вот этого господина, — и хлопнул Кирилла Геннадьевича по заднице, — вскарабкаются на ринг немного раньше.
— Уу-у-у! — — протянул «рефери» и тут же свалился на пол, потому что со спины на него напал какой-то субъект мелкоуголовного вида в синем пиджаке и от души приложился к уху штатной единицы «Центуриона».
Вслед за первой ласточкой в синем пиджаке на ринг взобрались еще несколько человек, находящихся в последнем градусе алкогольной лихорадки и, по всей видимости, тоже когда-то работавших в охране. Если исходить из габаритов и выражения лиц.
— О! — сказал Свиридов и встал с «трупа»
Кирилла Геннадьевича. — Кажется, меня сейчас будут бить. Возможно, ногами. Как говаривал персонаж незабвенной книги классиков. Вы читали «Двенадцать стульев»?
Со звукосочетанием «двенадцать стульев» до ближайшего наперсника Кирилла Геннадьевича долетела сочная владовская оплеуха, тот отшатнулся, полетел на пол и пропахал физиономией полринга.
Свиридов взял выпавшую из рук ведущего тупую саблю, которой фехтовала еще Белая Акула, и картинно кивнул Алой Пантере:
— Благоволите подойти к барьеру.
Та сделала вид, что не слышит.
Тем временем музыка оборвалась, и в гулком пространстве — у помещения были бесспорные акустические достоинства — заклубились нестройные голоса.
— Ты глянь, Леха, какой децил!
— Отвязной комп получился!
— Ща, по ходу, кипешнет администряк!
— Чо?
— Кто счубайсил мой стакан?
— Не, в натуре, ща!..
— Аа-а!
— Нет, пришли спокойно посидеть, в самом деле, и тут не могут обеспечить порядок. За такие деньги.
— Спокойствие, гос-спода!
— Отзынь, козел, че ты м-меня торрркаешь...
— Зима, весна, в-веселые каникулы!!
...Свиридов чувствовал себя актером в большом бенефисном спектакле. Ему всегда — еще в «Капелле», говорили, что в его лице театр и кинематограф потеряли не меньше, чем приобрели секретные спецслужбы.
Он прекрасно понимал, что все эти люди, друзья и товарищи Кирилла Геннадьевича, несмотря на их грубую физическую мощь, не в состоянии справиться с ним или хотя бы причинить какой-нибудь вред. И потому, не выпуская из левой руки толстостенного бокала с рубиново-красным коктейлем, с нарочитой картинностью, сильно смахивающей на издевательство, он давал грубиянам урок хороших манер.
Эффектные, отточенные удары, за которыми следовала показная неторопливая дегустация содержимого бокала, тот эффект, который вызывали у приятелей Кирилла Геннадьевича эти удары, — все это, как магнитом, притянуло взгляды возбужденных посетителей еще похлеще гладиаторского стриптиз-шоу.