Огромный сноп пламени вырвался из окна операционного отделения, и обломки изуродованной стены посыпались на серый снег. А потом на осколок железобетонного блока упало тело майора с наполовину снесенным черепом…
«Вчера в 13. 02. по московскому времени в корпусе клинической больницы…, отделение пластической хирургии, прогремел взрыв. Погиб доктор медицинских наук, профессор Александр Моисеевич Бланк, а также два его ассистента. Кроме того, от взрыва пострадала вызванная за некоторое время до того опергруппа. Погиб командир группы майор Тесленко, а трое его подчиненных госпитализированы. Медики характеризуют их положение как тяжелое, но стабильное.
По данным, полученным из компетентных источников, к этому теракту причастен находящийся в федеральном розыске Шевченко Антон Григорьевич, в криминальных кругах известный под кличкой Кардинал. Напомним, что этот человек связан с чеченскими бандформированиями и, возможно, имеет отношение к похищениям людей на российско-чеченской границе. Мать Шевченко – чеченка…»
– «На их происки и бредни… ик!.. сети-и-и есть у нас и бредни-и… и не испортят нам обедни… ик!.. злые происки врагов!» – пропел зычный хрипловатый бас из коридора, и в комнату ввалился высоченный бородатый мужчина с помятым, опухшим лицом, красноречиво отражающим последствия пресловутого абстинентного синдрома, широким массам российских любителей спиртосодержащей продукции более известного под наименованием «похмелье».
– Не знаю, как насчет сетей и бредней, а вот обедню ты уже точно испортишь, – сказал Владимир Свиридов, глядя на своего мучимого отходняком друга, – не нам, так своим прихожанам уж наверняка…
Надо сказать, что исполнивший вышеозначенный отрывок из песни Высоцкого отец Велимир, в миру Афанасий Фокин, служил в Воздвиженском соборе, и дневная литургия в этот день вменялась в обязанность именно ему. И надо сказать, что опухшая от вечернего неумеренного пожирания российского национального напитка пастырская физиономия, а также возмутительная нетвердость в движениях и походке, а равно и богомерзкая икота едва ли способствовали бы степенности и торжественности упомянутого церковного действа.
Отец Велимир посмотрел на Свиридова неопределенным, мутным взглядом и вдруг запел густым басом:
– «Это их худые черррти мут… ик!…ят воду нам в пррруду… ета все прри-и-идумал Черрр… ик!.. чи-и-илль в восемнадцатом году… мы про мины, про пожары сочиняли-и ноту ТАСС… но примчались санитары… ик!.. и зафихсиррывали нас!»
Вероятно, этот монолог пациентов психиатрической клиники в исполнении пресвятого отца был вызван утренней информацией об очередных ракетно-бомбовых ударах НАТО по Югославии, к коим тот относился крайне неадекватно и бурно реагировал на каждое подобное сообщение. По крайней мере, именно так квалифицировал его поведение Владимир.
И он оказался прав. Тем более что для таких предположений были все основания, потому как накануне отец Велимир распахивал окно, несмотря на минус три по Цельсию, и орал на весь двор могучим протодиаконским басом: «Свввободу-у-у-у Югославии-и-и-и!»
Затем его бурную реакцию с десятиэтажной бранью и захлебывающимся истерическим смехом вызвали вечерние новости, в которых между сообщениями о новых бомбовых ударах по Югославии с взрывом нефтеперерабатывающего завода и политическом кризисе в России в связи с готовящимся в стане КПРФ импичментом президенту невинно притулился репортаж из США о сбежавшей из фермерского хозяйства корове, нарушавшей общественный порядок и покой американских налогоплательщиков возмутительным мычанием и загрязнением улиц посредством естественных отправлений организма.
Коронной фразой в репортаже следует признать: «Захват коровы был произведен с помощью работников ветеринарных служб, потому что полицейские не смогли призвать к порядку зарвавшееся крупнорогатое сельхозимущество и мотивировали свою неспособность отловить корову тем, что их не учили этому в академии».
Действительно, крупнейший эксцесс… подумаешь, бомбят сербов и убивают албанцев, и ничего, что левые в России открыто призывают к войне, а Европа напоминает пороховой погреб. С точки зрения американского дядюшки Сэма, важнейшим следует признать именно это из ряда вон выходящее событие: сбежавшую корову.
Нет причин сомневаться, что это стало в Штатах репортажем дня.
– Наше НАТО громко плачет, уронило бомбу на Сербию, – сказал Владимир, – так, что ли, Афоня? Не в рифму, зато правда.
– Шаррахнуть бы по ним боеголовками…
– Ядерными, – иронично присовокупил Володя.
– И прямо по Вашингтону! – войдя в раж, прогрохотал отец Велимир, врезав кулаком по журнальному столику и одним глотком препроводив в себя бутылку пива. – Не все ж ихнему Клинтону Монику Левински, понимаешь…
– Ну, ты прямо как коммунист запел, – сказал Владимир. – Только почему это у тебя такие милитаристские настроения проявляются исключительно по пьяни или с бодуна?
Отец Велимир икнул и уставился на Свиридова.
– Напраслину глаголешь, сын мой, – гнусаво сказал он, вероятно, вспомнив о своем сане, – негоже перечить своему духовному отцу.
– Тоже мне светодуховный пастырь, – усмехнулся Владимир. – А кто вчера орал, что с радостью утопил бы половину прихожан и особенно сварливых прихожанок почтенного возраста в крещенской купели?
– Веселие Руси пити есть, – с притворной кротостью потупив глаза, сконфуженно процитировал князя Владимира Красное Солнышко отец Велимир.
– Так оно и есть.
В этот момент прозвучал звонок в дверь. Владимир досадливо поморщился и крикнул:
– Илюха, пойди открой, там, наверно, к тебе какая-нибудь шала… подружка пришла.
Из своей комнаты вышел заспанный младший брат Владимира Илья в одних семейных трусах и со своим любимым питомцем – мартышкой Наполеоном на руках и недовольно пробурчал:
– Кого это там еще несет?
– Открывай, открывай…
Илья направился в коридор, а Свиридов посмотрел на часы и буркнул:
– Половина восьмого утра, и уже проходной двор какой-то. Я у Илюхи на днях ночевал, так к нему в три часа ночи завалилась пьяная компания и потребовала продолжения банкета. Ну, этот идиот, естественно, согласился. Так они отсюда еще сутки не вылезали – понравилось им, видите ли.
– Да, тут весело, – согласился святой отец, после полутора литров выпитого пива наконец возвративший себе человеческий вид и нормальный тембр голоса. – Он как-то раз попросил меня исповедовать одну его подругу… Грешна она была… Ну так вот, пришел я к Илюхе, эта мымра уже сидит с Илюхой, причем оба пьяные до последней возможности. Он говорит: ну че, давай исповедуй, она как раз до кондиции… аз воздам, господи, помилуй меня, иуду многогрешного! Ну, и только я, знаешь ли, приступил к исповеди, вваливается толпа каких-то ублюдков – уж не знаю, как они попали в квартиру, – и самый жирный, с круглой мордой, хлобысть мне по шее! Ну, я его и благословил в ответ, так что мало не показалось. Да и остальных нечестивцев… Они все, значит, вповалку, а я выхожу в коридор, а там Илюха сидит с расквашенной харей и смеется.