Прошагав с километр, блатной нашел то, что ему было нужно, – довольно густые заросли шагах в тридцати от тропинки. Колыма остановился, послюнявил палец и поднял его над головой. Так, ветер пока слабый, восточный. Порядок: значит, если он спрячется в этих кустах, волки его не учуют. Вот и отлично.
Колыма подошел к кустам и стал высматривать себе место поудобнее. Ага, вот неплохая проплешинка в зарослях, только надо навалить веток на землю, чтобы ничего себе не отморозить, все-таки не лето еще. С полчаса Коля обустраивал себе удобное место, а потом залег в кустах и затих.
Ожидание длилось долго, солнце успело проползти по небу больше половины своего пути, но Колыма терпеливо ждал. Он был уверен, что волки никуда не денутся, пройдут мимо, видно же по следам, что каждый день тут ходят. Нужно только дождаться. А ждать Колыма умел, этому его научила зона, где обычно больше делать совершенно нечего.
Волков он заметил издалека – тундра не лес, спрятаться особенно негде. Их было двое: наверняка волк и волчица. Сначала они появились на вершине соседней сопки, а потом стали приближаться, двигаясь неторопливой трусцой.
Колыма несколькими движениями размял затекшие мыщцы и взял ружье на изготовку. До тропинки шагов тридцать, не больше. Попасть с такого расстояния будет несложно, но все же нужно быть повнимательнее. У него двустволка, и если он хоть один раз промахнется, то небольшая дистанция из преимущества превратится в опасность. Если волк кинется, то перезарядить ружье он не успеет. Значит, нужно не промахнуться.
Волки были все ближе. Они бежали, опустив хвосты и морды к земле, неторопливо, но целеустремленно. Вот до них осталось метров сто… пятьдесят… тридцать… Пора! Колыма медленным движением поднял ружье, прицелился в бегущего впереди волка, шкура которого была потемнее, и плавно нажал на курок.
Раздался громкий выстрел. Темный волк подпрыгнул и упал на землю. Пуля Колымы попала ему в голову и смерть была мгновенной. Второй волк на секунду затормозил; Колыма повел вторым стволом и снова нажал на курок. Безрезультатно. Выстрела не было. То ли отсырел порох, то ли еще какая погрешность, но стрелять ружье отказалось. А волк тем временем бросился в сторону блатного.
У Колымы были считаные секунды, но за эти секунды в его голове успело пронестись очень много мыслей. Что снова жать на курок без толку, что перезарядить ружье он не успеет, что финка спрятана слишком глубоко, да и не очень-то это хорошее оружие против шестидесятикилограммового хищника… Все эти мысли уместились в полсекунды, а в следующий момент Колыма уже принял решение.
Он вскочил на ноги, отбросил бесполезное ружье и приготовился. В конце концов, от сторожевой собаки волк отличается только размерами, да и то ненамного – овчарки в лагере были здоровые. А защищаться от овчарок его учили, вот сейчас он и попробует эту зоновскую науку на практике.
Волк был уже в нескольких метрах и спустя полсекунды прыгнул. Но Колыма был готов к этому прыжку и встретил хищника в полете. Он сильно откинулся назад и мощным движением выбросил вперед правую ногу в здоровенном кирзовом сапоге.
Волк, кидающийся на человека, как и собака, никогда не пытается в первом же прыжке достать жертву зубами. Сначала он с налету бьет в грудь передними лапами, чтобы повалить.
Устоять под ударом мощной мускулистой туши не под силу никакому здоровяку. А потом, повалив, хищник старается добраться до горла; человек обычно пытается прикрыть его руками, но это только продлевает агонию.
Но на этот раз все было иначе. Лапы волка напрасно прорезали воздух, Колыма сам начал падать за секунду до этого. А нога в кирзовом сапоге с резким хрустом врезалась хищнику в грудь, ломая грудную клетку и разрывая сердце. Человек все-таки тоже не маленький зверек, весит даже побольше волка и нанести сильный удар вполне способен, особенно когда силу удара увеличивает инерция прыжка зверя.
Колыма упал на спину, перекатился и вскочил, уже держа в руках финку. Но она не потребовалась. Волк лежал на земле, повернув голову набок, и из пасти у него тонкой струйкой шла кровь.
Колыма медленно подошел к убитому хищнику и посмотрел в его застывшие глаза. Ему было немного жаль волка, он понимал, что чем-то похож на него: такой же хищный, опасный и одинокий. Но схватка была честной, шансы были равны, и поэтому, даже если бы серый мог что-нибудь сказать напоследок, наверняка никаких претензий к Колыме он бы не имел.
Уже поздно вечером Колыма принес в штаб две волчьи шкуры.
– Слушай, а как ты этого завалил? – спросил один из мужиков, тоже баловавшийся охотой, у блатного, осмотрев в неверном свете керосиновой лампы вторую шкуру. – Дырок на шкуре нет, ты что, его в глаз вальнул, как белку?!
– Считай, что в глаз, – хмыкнул Колыма.
Хвастаться он не любил, а рассказывать посторонним о зэковских примочках просто не имел права. Пусть думают что хотят.
Колыма не заметил, что мужик, которого звали Саша Охотник, после его пренебрежительного ответа очень нехорошо на него посмотрел. Это был уже не первый такой взгляд. Мужик был завистлив, а кроме того, до появления Колымы считал себя в артели самым крутым, косил под блатного. Но делать это на глазах у настоящего блатаря он не решался, зная, что Колыма может заставить его отвечать за базар. Поэтому он постоянно чувствовал себя униженным. И чем дальше, тем больше ему казалось, что Колыма специально унижает его, хотя блатной ни о чем таком и не думал. Вот и сейчас его пренебрежительный ответ только подлил масла в огонь.
Вернее, не в огонь. Ненависть и зависть Саши Охотника пока только тлели, как иногда подолгу тлеет под землей торф, прежде чем разгореться настоящим пожаром.
С высокого обрыва открывался прекрасный вид на Тауйский залив Охотского моря. Сине-серая вода, кое-где еще усеянная белыми пятнами льдин, яростно билась в крутой берег; белые брызги пены летели на камни. Серое небо на горизонте сливалось с морем, становящимся там таким же серо-стальным. А если смотреть не прямо вперед, а немного в сторону, то были видны прихотливо изрезанная береговая линия и сопки, заслоняющие собой тундру.
Впрочем, с этого обрыва видом на Охотское море любовались редко. Туристов здесь отродясь не бывало, а местным жителям, обитавшим в полунищем рыбацком поселке, находившемся километрах в двадцати от Магадана, этот вид был привычен с детства и давным-давно наскучил. Только дети, часто игравшие на этом обрыве, иногда вставали на краю и смотрели на море, думая о кораблях и дальних странах.
Но сейчас игравшим детям было не до моря. После долгой зимы они стосковались по свежему воздуху и с упоением носились по берегу, гоняясь друг за другом и пиная старый истрепанный мяч. Снег уже почти совсем стаял, только кое-где оставались грязно-серые ноздреватые пятна. В одно из таких пятен и приземлился мячик после очередного удара.
Один из мальчишек побежал за ним, наклонился, чтобы подобрать, и вдруг замер, заинтересованно глядя на какой-то торчащий из снега предмет. Какой-то грязный серый камешек, просвечивающий розовым. Что это может быть такое? Нет, на камень, кажется, не похоже…