На Машу неизгладимое впечатление произвели смерчи, в огромном количестве шляющиеся (и другого слова не подобрать) по казахской степи. Маленькие, прямо-таки миниатюрные, какие-то несерьезные смерчи. Смерчи карманного формата, как называла их Маша.
…Киргизия запомнилась в общем-то тем же самым, что и Казахстан, ну разве еще они впервые видели стада сайгаков, мчащиеся наперегонки с паровозом и поднимая тучи коричневой пыли. Попадались иногда и табуны лошадей, несущиеся сквозь степь со скоростью не меньшей, но в сопровождении пастухов, – или как они там называются касательно коников? Пастухи были в черных пропыленных одеждах и шапках с загнутыми вверх белыми полями.
Карташу Киргизия запомнилась благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, явлением киргизского пограничника – первого и последнего на их пути к туркменской станции Буглык, румянощекого низенького живчика, который бодро тараторил на ломаном русском, совал свой куцый нос во все щели, включая угольную кучу и буржуйку, и задавал всякие не относящиеся к делу вопросы – в общем, явственно напрашивался на взятку, однако увидев сопроводительные документы на груз, вмиг поскучнел и ретировался. Из чего Алексей сделал однозначный и успокаивающий вывод, что лапа Дангатара и его друзейи в самом деле весьма длинная.
А второе обстоятельство, более приятственное…
На одной из малопонятных остановок посреди степи, возле безымянного полустанка, являющего собой одноэтажное белое кубическое строение без единого признака человеческих существ в радиусе километра. Рядом со строением размещался домик, весьма напоминающий дачный нужник, но не в пример чистый и ухоженный. На домике висела трогательная табличка: «ДУШЬ». Внутри и в самом деле ждала посетителей душевая кабинка, вылизанная и надраенная неизвестно кем, с горячей и холодной водой, поступающей неизвестно откуда. Сюр, в общем, полный – душ в центре степи, но Маша, что называется, загорелась. До этого они мылись от случая к случаю, что называется, по ситуации, на буржуйке грели воду в стыренном еще в России баке и поливали друг друга, а тут такая роскошь! Алексей задумчиво посмотрел вдоль состава. Состав, похоже, застрял надолго. И он решился. Строго-настрого наказав Таксисту следить за окрестностями, а в случае появления признаков отправки подавать сигнал голосом и стуком в стену, он уединился в душевой на пару с Марией… Кто на кого набросился, так и осталось загадкой, но факт, что спустя миг они уже оказались в объятиях друг друга. Грязная, пропыленная одежда улетела куда-то к чертовой матери, Карташ подхватил боевую подругу, поднял, прижал к стене. И вошел в нее одним ударом; она вскрикнула, и вода, падающая им на плечи, из горячей превратилась в кипяток, и тесная кабинка вдруг стала еще теснее, и не хватало места. Он ловил губами ее мокрые губы, терзал губами грудь и никак не мог насытиться… То ли дело в другомвоздухе, в другомклимате, то ли в ощущении, что наконец оторвались, сбежали от всех – но вопли и стук Таксиста дошел до него не сразу, как сквозь вату. Выскочили, застегиваясь на ходу, мокрые, растрепанные, возбужденные, едва успели запрыгнуть в набирающий скорость состав…
А спустя сутки они добрались до туркменской границы.
Двенадцатое арп-арслана 200* года, 23.41
Ночь была как наброшенное на голову темное покрывало: мир во мгле, небосвод беспросветно черный, без единой звездочки. Впрочем, звезды, наверное, никуда не делись, сияли, как им и положено, но их свет затмевали редкие, но яркие огни станции под несерьезным названием Буглык.
С наступлением ночи, однако, жизнь на сортировке не затихала – как, впрочем, и на любой другой сортировке некогда великой державы. Откуда-то доносился лязг перецепляемых вагонов, по соседнему пути, свистнув для пущего куражу, бодренько прогрохотал одинокий маневровый локомотивчик. Рельсы маслянисто блестели в свете голубых огоньков светофоров. На последней рокировке вагонов в составе, что имело место быть незадолго до исторического омовения в кабинке с надписью «ДУШЬ», их «теплушку» определили в самый конец поезда, и теперь троицу окружали ночь, темнота и полнейшая неизвестность.
– Опять холодает, – отметила Маша, спрыгивая на шуршащий гравий. – Надоело. Днем пекло, а по ночам холод собачий.
Она просунула руки в рукава наброшенной на плечи камуфляжной куртки, запахнула подбитые мехом полы. Поежилась.
– Поверить не могу, что добрались, – признался Гриневский и глупо хихикнул.
Организм Карташа чувствовал себя странновато – никогда допреж Карташу не приходилось мотаться по железной дороге в течение аж целой недели, запертым в четырех стенах деревянной коробки, без пересадок, роздыха и вагона-ресторана, и теперь земля под ногами ощутимо покачивалась и вздрагивала, совсем как опостылевший вагон, а в ушах продолжали мерно постукивать на рельсовых стыках колеса. Он присел несколько раз, разгоняя кровушку по жилам. Потом закурил, прикрывая огонек зажигалки от ветерка. Выпустил в ночь струйку дыма. Сказал:
– Ну так что делать будем, господа миллионеры? Что-то не видать комитета по торжественной встрече… Твой Дангатар ничего намудрить не мог?
Гриневский в ответ пожал плечами. Где-то вдалеке что-то испуганно промяукал громкоговоритель, и в ответ другой громкоговоритель – диспетчерский, не иначе – что-то грозно прогавкал. На русском или же туркменском языке осуществлялось сие общение, уразуметь было решительно невозможно, но диспутирующие стороны, видать, поняли друг друга прекрасно.
– Что ж, будем ждать и надеяться, что ребятки просто-напросто запаздывают, – преувеличенно бодро заметил Карташ, хотя на душе у него, признаться, кошки скребли. Не нравилась ему сложившаяся ситуация. Ну вот не нравилась, и все – несмотря на ту легкость, с которой им удалось пересечь через полстраны и чертову уйму границ, таможен и бюрократических препон... А может, и благодаря этой легкости. – Могут они задерживаться? Могут. Все ж таки – вышли мы все из Союза, а там точность никогда не была отличительной чертой королей – по причине полного отсутствия последних…
– …И весьма забавно получится в противном случае, – подхватила Маша с непонятной интонацией. – С какими-то невнятными бумажками, без денег и знания языка на чужой территории – зато с кучей контрабандной платины, запрятанной в куче угля…
Алексей покосился на боевую подругу в некотором беспокойстве: не начинается ли извечная женская истерика по поводу того, что все идет несколько не так, как запланировали. Ничуть не бывало – боевая подруга была собрана и решительна. Молодчина.
– Да ведь пока, собственно, ничего страшного не происходит, – успокоил он ее. – Подождем немного, а потом…
Что потом, он и сам не знал.
И тут сзади послышался негромкий голос, произнесший непонятное слово: «Генгеш-той».
«Блин, это же пароль», – с некоторым трудом вспомнил Карташ наставления Дангатара-Поджигая. И резко обернулся.