— Дядя! — передразнил меня Ян, остановился перед зеркалом и поправил жемчужную заколку галстука. Сделал маленький глоточек намешанной в кружке бурды и вернулся за свой стол. — Что делать будешь?
— Работать, — буркнул я.
— Я не о том.
— Я тоже.
Распространяться о планах не хотелось. Тем более никаких особых планов и не было.
Подтянув к себе телефонный аппарат, я с третьего раза дозвонился в редакцию «Осеннего вестника» и попросил соединить с Анной Соркин. А когда девушка взяла трубку, понизил голос:
— Привет, любимая.
— Виктор! — обрадовалась моему звонку подруга. — Все в порядке?
— Все просто отлично, — уверил я ее и, не обратив внимания на ехидный смешок Навина, соврал: — Хранилище за пять минут починили, проблема выеденного яйца не стоила.
— Здорово! А я просто засыпаю. Надо было вчера никуда не ездить…
— Так отпросись, хоть отоспишься.
— Хорошо, подумаю.
Поговорив с подругой еще пару минут, я опустил трубку на рычажки аппарата, скомкал лист писчей бумаги и швырнул его в Яна. Тот пригнулся и, мерзко хихикая, выставил в ответ средний палец.
Демонстративно отвернувшись, я вновь пододвинул к себе телефонный аппарат и попытался вызвонить Алекса Брига, но тот как в воду канул. Ни дома, ни в конторе медиатора не оказалось.
Тут в кабинет вернулся со стаканчиком кофе Артур Левин, а вслед за ним важно прошествовали два господина с характерной внешностью полицейских шпиков. Серые костюмы, белые сорочки, неброские галстуки и самодовольные физиономии людей, которые привыкли посматривать на других свысока.
Шульц и Шульц. Дивизион внутренних расследований.
— Фу-у-у! — поморщился Шульц повыше, с порога учуяв густой аромат добавленного в кофе виски. — Прямо с утра пьете?
— Уборная — третья дверь налево, — подсказал я.
— Нам известно, где уборная, — нахмурился Шульц пониже. — Нам надо поговорить с вами наедине.
— С чего бы это такая стеснительность? — Обычно мне не доставляло особого удовольствия дергать тигра за хвост, но покушение и бессонная ночь порядком уменьшили запас хороших манер.
— Это в ваших же интересах.
— Валяйте, — лишь махнул я рукой. — Здесь все свои.
Что знают двое детективов дивизиона внутренних расследований, рано или поздно узнает все управление, а иметь при разговоре с этой публикой свидетелей никогда не помешает.
— Мы открыли дело по факту гибели патрульных. По нашей информации, вы, специальный комиссар Грай, не имея на то достаточных оснований, открыли по ним огонь на поражение.
Артур при этих словах чуть кофе не расплескал, да и Ян посмотрел на меня с нескрываемым любопытством.
— Странные вы господа, — усмехнулся я, встал из-за стола и забрал у Навина папку с материалами расследования. Нашел коронерское заключение и зачитал причину смерти патрульных: — «Остановка деятельности головного мозга в результате прямого воздействия неустановленной сущности». Еще вопросы?
Высокий детектив мрачно засопел и, решив не оспаривать официальное заключение, зашел с другой стороны.
— К нам поступила информация, — заявил он, — что вчера вы посетили штаб-квартиру профсоюза грузчиков и, используя служебное положение, оказывали давление на его руководство.
Я зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот ладонью.
— Это все? — поинтересовался, вернувшись за стол.
— Вы отдаете себе отчет, что ваши действия могут быть расценены как должностное преступление?
— Вам видней, вы в этом лучше разбираетесь.
— Нам понадобятся письменные объяснения…
— Ограничусь устными, — усмехнулся я. — Так вот, вчера днем я действительно посетил руководство профсоюза грузчиков и потребовал от них немедленно прекратить любую противоправную деятельность. Вчера вечером, используя мою информацию, дивизион по борьбе с организованной преступностью перехватил вагон контрабандных сигарет. А вчера ночью меня попытались застрелить в собственной квартире. Теперь являетесь вы. Мне одному это кажется немного… странным?
Детективы глянули в ответ крайне недобро, но в присутствии весело скалившегося Яна и разинувшего рот от удивления Артура оказались вынуждены крайне тщательно подбирать слова.
— Предоставьте нам письменные объяснения в срок до двух часов дня! — потребовал тот, что повыше.
— А капитан извещен об этом вашем навязчивом желании? — заранее зная ответ, уточнил я.
— Это не имеет отношения к делу!
— Вы полагаете? — Я сделал вид, будто раздумываю над их словами, а потом выдал: — Кстати, о должностных нарушениях! Разве близким родственникам не запрещено работать в одном подразделении?
Шульц и Шульц переглянулись, а потом в голос заявили:
— Мы однофамильцы!
— А не супруги, нет?
— Это переходит все границы!
— Жалуйтесь капитану, — посоветовал я и демонстративно отвернулся к печатной машинке, а когда раздосадованные детективы покинули кабинет, ухмыльнулся. — Клоуны…
— Как думаешь, пойдут они к капитану? — спросил Ян Навин, потирая заросший трехдневной щетиной подбородок.
— Да без разницы.
Визит этот меня не столько обеспокоил, сколько порадовал. Если профсоюзные бонзы решили воспользоваться своими связями в полицейском управлении, значит, удар попал точно в цель. Ничего, дальше больше будет.
— Круто вы с ними, — удивился Артур Левин.
— Так им и надо, — поддержал меня Навин. — Никакой пользы от этих бездельников.
Я укоризненно погрозил Яну пальцем и пояснил пареньку:
— Полиция — это организация, в которой служат очень разные люди. Кто-то берет взятки, кто-то использует свое служебное положение в личных целях, кто-то и вовсе работает на гангстеров. Для выявления преступников в собственных рядах дивизион внутренних расследований просто незаменим, но остальные полицейские этого не ценят. И знаешь почему?
Артур помотал головой.
— Потому что никому не нравится, когда роются в его грязном белье. Потому что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Каждому есть что скрывать, каждого есть за что прижать к ногтю. И зачастую люди, ответственные за чистоту наших рядов, этим злоупотребляют.
— Et quis custodiet custodes ipsos? — с важным видом выдал Навин.
— Чего? — удивился Левин.
— Кто будет сторожить сторожей? — перевел я старинное высказывание и, задрав штанину, почесал зудевшую лодыжку. Кожаный ремень кобуры слегка натирал кожу, но подобные мелочи не могли заставить меня расстаться с пистолетом.
— Power tends to corrupt; absolute power corrupts absolutely, — заявил Ян и, не сдержавшись, рассмеялся нервным, нездоровым смехом.