– Считаю до трех!
– Да хоть засчитайся, все равно не пропущу!
– Застрелю, сука! Раз!
– Хрен тебе!
– Пропусти, парень, – посоветовал Кирпичу кто-то из братков. – Видишь, не в себе человек, пусть посмотрит, что там в лазарете. Да и мы глянем, для порядка.
– И тебе хрен! – запальчиво бросил мальчишка непрошенному советчику.
– Два! – зашипел Штопор, и то ли забывшись, то ли для устрашения передернул затвор лишний раз – патрон, уже находившийся в стволе, выскочил и со звоном улетел куда-то под ноги.
– Три! – выдохнул Фёдор и, неумело замахнувшись, обрушил крепко сжатые кулаки на стриженный под ноль затылок охранника. Похоже, отчаяние придало ему сил – колени Штопора подломились, и он безвольным кулем рухнул ничком, с треском приложившись лбом о мрамор. Воспользовавшись моментом, пока никто не успел сообразить, что к чему, Фёдор вырвал из его рук автомат и отскочил спиной к двери. Теперь он и Кирпич стояли рядом, плечом к плечу, под прицелом нескольких стволов.
– Спасибо, дядь, – поблагодарил Кирпич, от испуга стуча зубами, но по-прежнему не опуская автомата и глядя на толпу с отчаяньем обреченного. – Долго же ты шел…
Фёдор не ответил, не сводя глаз с братков. Он так и не понял, почему Штопор ополчился на детей Сотникова, и что за бред он нес о каких-то зомби. И кто знает, что произойдет, если их пустить внутрь. Если девушка окажется в руках толпы, то ее тогда точно вырвать не получится.
Но…
Слишком много незнакомых физиономий, слишком много враждебно настроенных людей. Фёдор видел, что не найдет здесь поддержки. Не погорячился ли он с защитой, спровоцированный упертым поведением Кирпича? Чертов пацан… Если уж они благодаря Штопору ополчились на своего, то что уж тут говорить о нем, чужаке? Да еще и Штопора вырубил, что, понятное дело, симпатии к нему не прибавило. Весь его жизненный опыт вопил, что лучше уступить, дать им сделать то, ради чего они пришли. Пока не началась стрельба, все поправимо. Иначе его просто разорвут. Он ведь не воин, а просто челнок, подвиги – не его конек.
«У тебя есть жена, которая ждет на Бауманке, а скоро, глядишь, и свои детишки пойдут, – услужливо шепнула коварная мыслишка. – Вот за кого ты в ответе, а не за измененных. Пусть посмотрят на девчонку, чего страшного может с ней случиться? Посмотрят и успокоятся»…
Ну где же этот Учитель, когда он так нужен?!
– Кирпич, опусти, – чувствуя, как лицо взмокло от напряжения, Фёдор перехватил трофейный автомат левой рукой, а правую положил на ствол Кирпича, плавно отжимая его вниз.
– Ты чего творишь, дядь?!
– Делай, как говорю. Я знаю, что девчонка тебе понравилась, но сейчас ты только ухудшаешь ситуацию…
– Да пошел ты! Убери лапу, иначе я за себя не отвечаю!
Вот же упрямый черт!
Но словно услышав его молитвы, за спинами столпившихся братков послышался голос, приказавший расступиться, и вперед выдвинулся один из доверенных блатных Учителя – Фикса. Фёдор облегченно вздохнул, да и Кирпич просветлел лицом. Кротов хорошо запомнил этого человека еще по прошлому посещению Новокузнецкой, когда прибыл сюда с Каданцевым для заключения договора. Ненамного старше Фёдора, но уже поседевший и морщинистый мужик, тем не менее, был еще крепок и подвижен. Да и соображал быстро. При виде распростертого на полу охранника он нахмурил брови, но его предельно спокойный тон отрезвил многих:
– Оружие опустить. Всем опустить! Что за бардак тут развели?!
Задав несколько коротких вопросов и разобравшись в ситуации, Фикса приказал отправить одурело заворочавшегося на полу Штопора в кабинет к Учителю для допроса, и двое братков тут же его уволокли. А затем с хмурой усмешкой заставил Кирпича отойти от двери лазарета:
– Зомби, значит? Ну, давай посмотрим, кто там кого загрыз.
Но как только дверь распахнулась, усмешка на его губах замерла.
– А девчонка где? Олухи, кого вы тут защищали-то?
Фёдор непонимающе заглянул внутрь, едва не столкнувшись лбом с донельзя удивленным Кирпичом. Мальчишка открыл рот и вылупил глаза:
– Я же не отходил ни на минуту!
Тем не менее в помещении, слабо освещенном огоньком лампадки, находились лишь двое пациентов – незнакомец и Крендель. На пустующей кушетке лежала, поблескивая инструментами, распахнутая медицинская сумка, а девушки и след простыл. Фикса торопливо подошел к охраннику, который пялился в потолок подозрительно застывшим взглядом, и на несколько секунд приложил пальцы к его шее. Не нащупав пульс, обернулся и отрывисто бросил:
– Найти девчонку! Немедленно!
* * *
– А тебя сложно признать, Грешник.
Поляков заморгал, прищурился, пытаясь понять, где находится, и что с ним. Что на этот раз – снова бред или явь? Жесткий лежак подпирал занемевшую от неподвижности спину. Неяркий свет, сочившийся из-за изголовья, кислый запах давно нестиранного тряпья, воспаленной плоти… и слабая вонь карболки. Видимо, лазарет. Шевельнувшись, он почувствовал, что шею обхватывает плотная повязка. И не только шею – грудь, живот, правое плечо, все было перебинтовано. Раны ныли, зудящая боль вгрызалась в тело, но как-то вяло, словно уже сдалась на милость победителя и собиралась убраться, поджав хвост. Он лежал, голый по пояс, под серым засаленным одеялом, мелко дрожал от холода и пытался вспомнить, в какую переделку он попал, где именно ему так перепало. И не мог.
– Только здесь и рассмотрел твою рожу, в нормальном освещении, – ровно и неторопливо продолжал цедить голос. – Представляешь, зашел проведать старого приятеля, а он уже копыта откинул. Морлок ему шею порвал на посту, не повезло. Но все же не зря зашел, не зря. Да уж, сильно ты изменился. Обрюзг, поседел. Это верно, годы не красят. Если бы я только знал, что это именно ты… не позволил бы Оспе тащить такую падаль. А с другой стороны… может, это и хорошо. Хорошо, что ты здесь. И хорошо, что я тебя все-таки узнал. Лучше, как говорится, поздно, чем никогда.
Назойливый голос, разбудивший его, был незнаком. Но его обладатель утверждал обратное. Видимо, не отстанет. Поляков повернул голову, поморщившись от вони, источаемой продавленной подушкой. Похоже, этот лазарет видывал и лучшие дни. Помещение небольшое, всего на четыре койко-места, и напротив, на краю кушетки с облупленным кожзаменителем, на котором валялся труп в старой кожанке, сидел незнакомый парень лет тридцати. Одет неброско – под расстегнутой на груди потрепанной зимней курткой – вязаный свитер, хэбэшные штаны заправлены в кирзачи с наполовину обрезанными голенищами, вертикальным разрезом спереди и шнуровкой – кустарная попытка заменить нормальные «берцы».
Незнакомый?
Присмотревшись, Поляков почувствовал в груди холодок узнавания.
Нет, конечно, это не Виктор Хомутов. Тот зек подох семнадцать лет назад, этот же выглядит слишком молодо… А злобная усмешка, пожалуй, даже похуже, чем у его папаши – уродливый шрам, стянувший щеку от скулы до подбородка и искрививший линию губ, усиливал отталкивающее впечатление. Наверное, так же будет выглядеть лицо Храмового, когда заживет. Если заживет.