Малышей приводили сюда для участия в обрядах; скорее всего, ритуалы были частью местного образовательного процесса, после которого психика маленького человечка менялась необратимо. Лет тридцать назад детей было бы, скорее всего, гораздо больше, а теперь люди уходили в города и дети Красной луны рождались всё реже. Человечество выздоравливало…
"Ни хрена оно не выздоравливает, - поправил себя Артур, - всё идет по кругу. Всегда найдутся те, кто поставит беса на алтарь, и заставит несмышленышей поклоняться ему".
Он присмотрелся к убранству подвальных "камер" повнимательнее. Там, в уголках, действительно светили лампадки, но за ними висели перевернутые, измазанные чем-то красным образа. К ликам святых были подрисованы рога, а в глазах прожжены дыры.
Шел активный воспитательный процесс…
Еще десяток ступеней вниз, и открылся следующий ярус. Здесь не было детей, но экспедицию ждало новое неприятное открытие. Среди частокола забитых в землю свай стояли гробы. Сколоченные из крепких сосновых досок, одни очень старые, а другие выструганные совсем недавно, они не лежали, а именно стояли, вдоль стен. В крышке гробов имелись узкие дверцы, с окошками, затянутыми черной тканью. Каждую дверцу запирала массивная щеколда.
Словно те, кто находились внутри, могли неожиданно вырваться…
Опустившись на самое дно, он понял, почему ни один ребенок не поднял шум. На Озерников никто не нападал; в самом сердце святилища просто не могли ожидать атаки извне. Артур вздрогнул, представив себе, что было бы, если бы он отправился на штурм с обычными гвардейцами и без помощи Христофора…
Очевидно, это был фундамент заводского цеха или судоремонтного ангара. Дальние края стройплощадки терялись во мгле, а небо на огромной высоте закрывала плотная сеть. Три костра, изрыгая разноцветный дым, окрашивали стены стоящей по центру юрты радужными сполохами. Дремавшие у входа коты что-то почуяли и выскочили навстречу, топорща шерсть.
Прохор махнул ладонью, подманивая животных к себе. Коты пошли, но крайне неохотно, словно их тянуло назад резиновым канатом. Карапуз поднял ствол пулемета. Коваль вытащил ножи, заслоняя Христофора. У старого Хранителя с висков бежали струйки пота и подрагивали от напряжения колени.
Теперь стало слышно пение, доносящееся из шатра. Кошки зашипели, царапая когтями цементную крошку. Бердер присел на колено и с обеих рук метнул отравленные клинки. Когда звери издохли, Прохор вытер лицо рукавом и покачал головой, показывая Бердеру следы на рубашке. Из носа у него шла кровь.
Артур в последний раз оглядел бетонное сооружение и только сейчас заметил, насколько тут холодно. Несмотря на три пылающие пирамиды, изо рта вырывалась струйка пара. Они находились на глубине пятнадцати метров, в гигантском склепе, набитом покойниками.
Коваль остановился напротив занавешенного дублеными шкурами входа в шатер. Вблизи шатер оказался очень большим, метров двадцать в поперечнике. Изнутри тонкими струйками проникал неясный свет, слышались ритмичные удары, неясная возня и мужское пение по нисходящей, будто хор разучивал гаммы.
– "Отче наш", - прошептал Христофор. - Они поют "Отче наш" наоборот…
– Сколько их там?
– Почти все, кроме некоторых Сынов, что остались в верхних скитах. Четыре Деда и тринадцать апостолов. Отцов - человек двадцать. Еще могут быть Сыны и кликуны, они неопасны.
– А кто опасен? - очень серьезно спросил Бердер.
– Апостолов лучше убить сразу, - отрывисто произнес сын луны.
На его горле дергался кадык. Коваль подумал, что парень находится на грани, еще немного - и выронит мешок. Артур решительно отдернул в сторону тяжелую шкуру. Изнутри хлынули клубы сладкого дыма.
– Ну, привет, Гриня! - прошептал губернатор, заходя внутрь.
Примерно так Артур себе это и представлял, однако действительность превзошла самые мрачные прогнозы. Служба была в самом разгаре, и спасти первую невесту они уже не успевали.
Внутри оказалось очень много людей, но Коваль не ощутил их, как отдельных личностей. Бурлящая масса скорее напоминала сгустки протоплазмы, многоголовую гидру, в процессе бездумного пожирания пищи. Многоликое чудище не просто воняло, оно купалось в приторных миазмах курильниц, оно вдыхало собственные выделения и сатанело от них.
А еще, гидра дергалась вместе со стуком барабанов…
Шатер освещался несколькими сотнями свечей из черного воска, и, несмотря на мрачную расцветку стен, казался изнутри больше, чем снаружи. Возможно потому, что он был натянут как раз над местом, где недоставало куска фундамента, и в довершение всего, по центру выкопали порядочное углубление. Ковалю мгновенно пришло на ум верное слово - "анти"! Да, здесь всё было задумано и сделано наоборот.
Там, где за подобием золотых ворот предполагался алтарь, присутствовала яма, клирос находился еще глубже, почти в траншее, а в железных мисках, похожих на стоматологические плевательницы, явно плескалась не святая вода. Изнутри стены покрывали драпировки из полуистлевших тканей веселеньких расцветок, но рисунки почти пропали под слоем жирного, свечного нагара.
Обвисшие стены поддерживали два ряда столбов, с крестовинами поверху. В центре, на круге из грубо отесанных камней, полыхал очаг, над которым дымилась жаровня размером с уличную мантышницу. Возле огня копошились несколько отвратительных, бесполых созданий, небрежно завернутых в белую материю. На спине у каждого раскачивался, пристроченный нитками, перевернутый железный крест. Карлики, или сгорбленные инвалиды, занимались тем, что подкидывали в угли ароматический порошок, а двое сморщенных микроцефалов, с птичьими головками, раскачивали люльку. У лилипутов не было кистей на руках, они вставали на цыпочки и толкали тяжелую качель мозолистыми локтями, с риском свалиться в огонь. Кто-то там спал, укрытый ветошью, в деревянной колыбельке…
Люлька когда-то, несомненно, исполняла роль роскошно украшенной купели. На ее грязных, заляпанных боках, сквозь жир и нечистоты, проглядывала голубая краска и даже ошметки золоченых кистей. Две ржавые цепи, перекинутые через потолочную балку, повизгивали при каждом ударе культей, а дно купели обуглилось, от постоянной близости к огню.
Впрочем, визг железа доносился в те редкие мгновения, когда стихал хор и "оркестр"…
За каменным кругом, еще ниже в яме, поднималось наклонное, перевернутое распятие. Обтесанный, гладко отполированный сосновый ствол, не меньше трех метров в длину, с грубой поперечиной почти у самого пола. Вершиной он крепился к одному из опорных столбов. Сосновая колонна стояла не на глине, а внутри плоского железного таза, куда стекала… кровь. На кресте, вверх ногами, висела, обмазанная мелом, совсем молоденькая девушка. Лодыжки обвивали веревки, закрепленные на крюке, запястья были прикручены к перекладине, а пряди распущенных кос плавали в крови.
Вторая невеста Белого Деда, с заткнутым ртом и связанными позади локтями, корчилась перед самым входом на низкой деревянной столешнице, целиком вырезанной из огромного пня. Ее горло охватывала тугая скользящая петля, конец веревки проходил сквозь железное кольцо и заканчивался в кулаке высокого "монаха". Вместо нормального головного убора на нем была волчья маска, а рясу служитель местного божества носил на голое тело, оставляя открытым покрашенный в белое стоящий член.