Тулеев сделал второй круг, чуть ускоряясь, потряхивая бубном. Люди кушали, запивали, он им не мешал. Праздник должен остаться в сердцах гостей, а не печаль.
Женская родня умершего недавно Жамсарана обрядила ленточками и колокольцами березку, ее принесли и воткнули рядом с костром. Под березкой поставили три миски со сладким кушаньем. Саян принял еще полкружечки спиртного, ускорил шаг и изменил дыхание.
Небо придвинулось к миру людей.
Равнодушно и холодно вглядывалось в души, как и положено небу.
Прикрыв глаза, Саян видел, как прорастает невидимыми корнями березка, отзываясь на каждое слово его беззвучной пока молитвы, как соединяют ее корни и веточки все три мира – верхний, нижний и земной, как вьется вокруг корней душа черного барана, готовая к путешествию, как алым полотнищем плещется море живых человеческих душ, не пьяных пока, но сытых и взволнованных. Тулеев приложил к груди нефритовое зеркало, кнут заткнул за пояс, левой рукой взял бубен.
Дробным притопом ответила молодежь на первые шаги его танца.
Услышав треньканье бубна, молодые парни вскочили и выстроились в линию. Саян их не видел, он все громче бормотал, призывая духов, оберегающих улус, и слышал биение разогретых водкой сердец. Уже никто не болтал попусту, не смеялся и не глотал еду, внимание десятков гостей было приковано к айха, на котором раскачивался и крутился сильный шаман.
Примчался первый порыв обжигающе холодного ветра. Женщины охнули, кто-то из детей заплакал. Саян кружился, гортанно выкрикивая слова молитв, умоляя родных бурханов защитить его во время путешествия. Душа барана уже везла его, но еще не оторвалась окончательно от земной тверди. Дунул второй порыв ветра, это означало, что покровители земных стихий уже не властны над священным местом погребения, здесь теперь гуляют совсем другие ветра…
Теперь нет пути назад.
Саян упал на колени. Ему тут же под руку поставили таз с кусками горячей баранины. Про себя Саян решил, что проведет сегодня камлание более осторожно и постарается ни в коем случае напрямую не вызывать Эрлик-хана, владетеля мертвых. Саян стал швырять куски распаренного мяса в лес, упоминая при каждом броске онгонов-покровителей. Когда мясо кончилось, ему подали бутыль с травяной водкой, он пошел по кругу, брызгая во все стороны, левой рукой все чаще встряхивая бубном.
Что-то шло не так, как обычно.
Слишком легко получилось.
Люди молчали, только старики, чувствующие острее прочих, стали подвывать. По знаку Тулеева мальчишки кинули в костер бараньи кости и голову, теперь ничто не связывало посланца земного мира с миром людей. Сквозь бесконечные повторы молитвы Саян еще расслышал, как в ужасе шепчутся женщины, показывая друг другу на почерневшее небо. Потом он перестал слышать и это, и стук собственного сердца слился с нарастающим протяжным гулом.
Он оторвался.
Он несся сквозь ряды пылающих обручей, порывы морозного ветра пробирались под одежду, сковывали дыхание. Люди хором повторяли за шаманом слова молитв, просили грозного бурхана нижнего мира забыть их умершего родственника и принять вместо него черного барана. Саян скрепя сердце выкрикивал имя страшного Эрлиг-хана, втайне надеясь, что владыка сегодня занят чем-то более важным и не примет жертву…
И вдруг ноги Тулеева оторвались от земли.
Женщины взвизгнули. Некоторые упали, отшатнувшись. В Нерчинском улусе такого еще не видели и не помнили, чтобы шаман исчез во время камлания. Всякое случалось – и выносили на руках, и отварами отпаивали, и ноги у слабых шаманов на время отнимались, но Саян Тулеев просто исчез.
Невероятной силы вихрь разметал костры, повалил в угли березку, она вспыхнула и мгновенно почернела. На утоптанной поляне, в кругу застывших от страха сородичей, осталась лежать расколотая рогатая корона.
– Неужто его забрал Эрлиг-хан? – робко спросил кто-то.
– Владыка мертвых не требует к себе живых, – ответили старики.
– Значит, он вернется? – с надеждой спросил мальчик. Он сидел на земле, возле перевернутого таза с остатками мяса, и в испуге смотрел, как дымятся следы от босых ног шамана.
Народ тихо перешептывался, обсуждая дикую ситуацию. Улус словно парализовало. Несло горелым. Неизвестно откуда взявшийся ветер гнул к земле вековые стволы. В траве катались головешки от костров.
– Лучше бы он не возвращался, – сказал самый старый из охотников, и все закивали в ответ.
Тому, кто провалился в нижнее царство, нечего делать среди живых.
Первое, на что упал взгляд Артура во дворе, – был жирный кот с отрубленными задними лапами. Чуть позже выяснилось, что страдалец не один. На скудном солнышке, на песочке, прижимаясь к теплой стенке уличной печи, грелось не меньше дюжины искалеченных полосатых созданий. Некоторые из котов зажрались до чудовищных размеров; Артур подумал, что если бы в детстве мама привела его на такую выставку, он бы на несколько месяцев потерял интерес ко всем животным.
Кроме котов, на широком, чисто выметенном дворе Повара Хо внимательный глаз мог заметить еще немало любопытного. Под навесами жевали сено мохноногие монгольские лошади, и здесь же, укрытый брезентом, дремал снаряженный БТР. Во дворе имелись два колодца, один почему-то сухой, и над ним было устроено нечто вроде подъемника, узкая площадка с лебедкой и воротом. Вокруг ворота наматывал круги меланхоличный бычок. Дальше, за стеной из ящиков, угадывались бурильное оборудование и комплект для артезианской скважины. Где-то ухал кузнечный молот и сипло пели меха. Пахло порохом, навозом, вареным мясом и…
Запах. Бывший Клинок втягивал воздух, угадывая среди бытовых наслоений то, что его растревожило. Что-то неуловимо-знакомое, давно позабытое, такое дразнящее и в то же время несущее оттенок тоски.
Трехэтажный дом посреди двора выглядел более чем внушительно, со множеством пристроек, башенок и сарайчиков, с узкими бойницами, с железными кольями вдоль конька крыши и высокими приставными лесенками. Сбоку по стене карабкались дюралевые скобы – остатки неоновой вывески. Справа, под выдающимся флигелем просматривались останки засыпанного землей гаражного пандуса, а в дальнем углу двора, за штабелями дров – торчал недоразобранный остов бензоколонки.
Придорожный мотель…
Артур сразу оценил военную хитрость хозяев – единственная входная дверь в доме располагалась в трех метрах над землей. Защитникам таежной крепости было достаточно втянуть за собой лестницу, и дом становился неприступным. По крайней мере здесь можно было выдержать долгую осаду.
Вокруг двора поднимался высокий частокол, а за ним – еще один, сплошь увешанный онгонами разных монгольских улусов, высушенными тушками зверей, чучелами незнакомых Артуру птиц и звенящими китайскими побрякушками, призванными оберегать от злых бесов. Между двумя заборами колыхалась маслянистая черная вода. Из рва пахло застоявшейся отравой, но даже там кто-то жил, слуги Повара через забор швыряли в ров мясные кости. Артур попытался представить себе существо, вольготно грызущее кость в озере из отработанной нефти, и его тут же передернуло от омерзения.