В первой клетке на мокрых опилках свернулся калачиком олень. Точнее, на оленя это существо походило лишь издали, благодаря ветвистым, серебряным рогам. В серебре мелкими звездочками путались драгоценные камни. Рога росли из человеческого, безволосого лба. Спутанные, засаленные волосы, начинавшиеся на холке, от границы короткой шерсти, закрывали подозрительно короткую морду зверя. Казалось, что на уши оленя натянут черный женский парик…
— Он жадный и глупый, ваш Озерник, — глухо рассмеялся Дробиченко. — Эти тоже были жадные и глупые… Теперь угадайте, почему Карамаз до сих пор не прыгнул в замочную скважину и не попросил для себя власть над миром? Вот именно, ха-ха-ха! Потому что… — Визирь поднял повыше фонарь, и жуткие обитатели клеток зашевелились, застонали, запричитали человеческими голосами. — Потому что Карамаз-паша не может пока придумать, как правильно попросить…
— Живая… это женщина! — не удержался фон Богль.
— Живая… — Сергей кое-как унял нервный смех. — Она умоляла, чтобы ее убили… Первую такую мы убили, застрелили. Страшно было на нее смотреть. После этого оленя у нас восемь человек охранников вплавь пытались сбежать…
Олениха попыталась подняться, но поскользнулась и со стоном растянулась в грязи. По пятнистой шкуре ползали клещи, в язвах на изодранных суставах копошились черви. Ноги ниже колен заканчивались миниатюрными женскими ступнями, на ногтях тонких пальчиков даже сохранился лак. Передние конечности выглядели не лучше, их не красили даже татуировки на щиколотках. Нежная кожа, до места, где она переходила в шерсть, превратилась в сплошной синяк. Олениха так и не смогла разогнуться. Израненные пятки сочились кровью, на боках, на продавленной спине вспухли следы кнута. Коваль насмотрелся на диких животных, побывал и в логове ладожских Озерников, но такого чудовищного симбиоза человека и лесного млекопитающего еще не встречал. Создавалось впечатление, будто у двух юных девушек вырвали ноги и срастили с оленьим туловищем.
Судя по тому, как несчастная самка тяжело ворочала головой, метровые рога действительно состояли из серебра. Питаться той гнилью, что ей просовывал сторож, бедное создание могло только лежа, царапая щекой подстилку из опилок. Когда она прекратила бессмысленное сражение с гравитацией и тяжко плюхнулась на бок, десантников ожидало еще одно неприятное открытие. Из свалявшейся шерсти на груди животного торчал обвислый женский бюст. Не там, где оленихам положено иметь вымя, а выше передних ног, настоящая женская грудь, не меньше пятого размера, но ссохшаяся, потрепанная, в синяках. Из оливковых глаз катились слезы. Олениха распахнула пасть и завыла, как могла бы завыть собака. Затем прервала вой и едва слышно произнесла несколько членораздельных фраз.
— Она просит пить! — подпрыгнул узбек. — Во имя милосердного и всепрощающего… Я плохо понимаю, но, кажется, она просит пить…
— Она говорит на курдском. Лучше застрелите, — сплюнул Дробиченко. — Я говорил Карамазу, чтобы не мучил их.
— А что она попросила там… внизу? — заинтересовался фон Богль. — Ну… до того, как вывернуться… Я верно назвал, герр президент? До того, как вывернуться оленем? Она разве имела мечту о рогах?
— Возможно, мечтала стать самой красивой… — Дробиченко уже не смеялся, теперь его пробирала икота. — Кто его разберет, о чем мечтала эта нищая деревенщина? Ее языка толком никто не разбирал. Думаете, я ее помню? Приволокли очередную толпу пленных, чумазых, диких… Вероятно, у нее была неказистая маленькая грудь, кривые ноги и ноль приданого на свадьбу. Вот так, все мечты сбываются…
— Ни хрена себе сбываются… — протянул Митя. — Ну а рога, рога-то? Глянь, в камнях, в алмазах…
Многочисленные драгоценные камни сверкали в отростках рогов, выпадали, оставляя черные каверны в серебре.
— Приданое, мать их, — нехорошо выругался визирь. — Видать, мечтала девка о каменьях, о женихе богатом, а у ихних жен закон — все свое таскать с собой. То есть она камешки да серебро представить иначе не могла, кроме как на себе…
Коваль уже не слушал. Он разглядывал пленника второй клетки. Точнее — пленников. Или все-таки одного пленника, разделенного на много частей.
— О, черт, это что за пакость? — изумился Карапуз.
Из-за широкой спины чингиса выглядывал Расул. Его загорелое лицо выражало отвращение. Невозмутимый Богль в одиночку охранял периметр, успевая косить глазом на клетки.
За прутья изнутри держались шесть сморщенных человечков, похожих, как близнецы, и одинаково уродливых. Искусанные ногти, кисти, как птичьи лапки, в нарывах и цыпках. При появлении людей трое из шести повисли на прутьях, подставили жадные ладошки, заворчали слезливо. Каждый был ростом с пятилетнего ребенка, но походил на пожилого карлика. Одинаковые зеленые бешметы, огромные бородавчатые носы, сопли, висящие на жидких седых бороденках, трясущиеся бульдожьи щеки. Одинаковые тощие ножки колесом, с узловатыми, воспаленными коленными суставами, закутанные в дырявые шаровары.
И громадные, воспаленные гениталии, рвущиеся наружу из шелковых замызганных шаровар. Шестеро крошечных монстров с эрегированными членами. Заставка для порнофильма в жанре хоррор. Коваль, затаив дыхание, наблюдал, как изуродованные гномы предаются онанизму, бесконечно и уныло теребя негнущиеся жезлы, которым могла бы позавидовать любая порнознаменитость мужского пола. Выстрелив порцию семени, размазав по штанам, они вспоминали о еде, снова бросались к решетке, обдавая вонью непереваренной пищи, тянули липкие ручонки к перевернутой миске с рыбой. Судя по тому, где валялась еда, покинувший нижнюю пещеру сторож нарочно изводил пленников голодом. Словно издеваясь, он держал протухшую рыбу в сантиметре от места, куда могли дотянуться маленькие руки уродцев. От их обломанных ногтей на камнях у подножия клетки протянулись белые царапины.
Коваль старался дышать ртом. Надо было повернуться и идти дальше, поскорее покинуть кошмарный спектакль, но в коловращении тел за толстой решеткой было что-то завораживающее. Гномы висели, падали, онанировали, натыкались друг на друга, снова расползались в стороны, жевали опилки, испражнялись, лезли на решетку, добирались до верха, срывались вниз… и так повторялось без конца. Один пытался рыть подкоп, бесполезно царапая влажную породу между прутьев. Порой на него накатывало бешенство, карлик рычал, скрежетал по решетке пеньками зубов, падал без сил, вывернув на сторону свой немыслимый, заполненный кровью, орган…
— Опустили одного, вынули шестерых, — Дробиченко сплюнул в сторону; он говорил в нос, прикрываясь платком. — Самодеятельностью без меня занялись, осмелели, вот и результат. Кстати, ваш колдун чокнутый вполне может вернуться в таком же виде… Если все помыслы о бабах.
— Что значит «без тебя»? — не понял Артур. — Значит, каждую кандидатуру ты лично санкционировал?
— Этот мужик не из пленных… — Дробиченко шмыгнул носом, подтолкнул носком сапога к клетке вздувшуюся рыбину. — Перед оленем нам показалось, что нащупали верную тактику. Двое ребят вернулись назад, ну… под анашой. Целые, невредимые. Один приволок с собой мешок с семенами, небольшой такой. Короче, никто эти семечки не признал, и сам он не помнил, откуда взялись. А заказывали ему настрого просить средство от Желтых болот. Чтобы армия могла пройти по Италии и севернее. Там полоса сплошная, туманы и болота…