На верхней палубе зычно проревела сирена.
— Дети, отойдите от борта! — Мария объявилась, как всегда, внезапно и довольно бесцеремонно поволокла обоих вниз по трапам.
Там Младшую ждало очередное потрясение. К борту парома пришвартовалась длинная лодка с деревянными бортами, с фонариком на носу и с самым настоящим пиратским капитаном на корме. Этот человек был тощ и стар, почти как дядя Эвальд, его мощную шевелюру прикрывала черная косынка, на голых предплечьях синели татуировки, а изо рта, когда он ухмылялся, торчали длинные золотые зубы. Между зубов лохматый пират перекатывал колоссальных размеров сигару, и, когда он делал выдох, казалось, что над катером взрывалась небольшая дымовая шашка. Одной рукой пират придерживал штурвал, сам сидел на высоком вращающемся стульчике, прямо как пианист, голыми заскорузлыми пятками упираясь в пол. Откуда-то сверху прожектор светил прямо на лодку, два парня в форме раздвигали железный трап, а Мария и дядя Саня уже оказались внизу, принимая сумки и клетку с котами. Затем, с предосторожностями, в лодку опустили тетю Берту, и не успела Младшая опомниться, как сама очутилась под брезентовым пологом.
Только теперь она смогла оценить размеры парома. Это был настоящий плавучий город; сияющие огоньки иллюминаторов поднимались по невидимой отвесной стене. Где-то на самой вершине на секунду возникла малюсенькая голова в фуражке и помахала в ответ на прощальное приветствие дядюшки Эвальда.
Пират прошипел что-то нечленораздельное, выпустил клок вонючего дыма и закрутил штурвал. Прожектор погас, а еще секунду спустя белая стена завибрировала; где-то в глубине заработало могучее сердце корабля.
«Обалдеть можно, — подумала Младшая. — Они же ради нас посреди моря остановились…»
Ее затащили глубже под брезент, и оказалось, что изнутри катер гораздо больше, чем снаружи. Здесь противно пахло соляркой и рыбой, в маленькие иллюминаторы плескала вода, а сидеть всем пришлось, тесно прижавшись друг к другу. Некоторые кошки от ужаса метались в своих домиках и завывали на все голоса. Дядя Эвальд поднялся наверх и надолго застрял в компании зубастого моряка. Отсюда, из подполья, Анка видела только голые ноги пирата. Что-то ей казалось в этих волосатых лодыжках неправильным, но лампа светила слишком тускло, и разглядеть не получалось.
— Он наш очень дальний родственник, точнее, он родня тете Берте, — зашептал ей в ухо Бернар, глазами показывая на свирепого капитана катера, — Настоящий Озерный Фэйри, их осталось совсем мало…
— Озерный?!
— Ну да, они могут жить только возле воды. Не обязательно у озера. Фин дяди Рогги, например, много поколений занимается контрабандой в проливе… — Бернар мрачно усмехнулся.
— А как же наша машина? — Младшая уже думала о другом.
Ей, ни с того ни с сего, вспомнился автомобиль, забытый в недрах плавучей горы. Там, внутри, остались куртка, расческа и всякие мелочи… Не представить было, что можно вот так, запросто, выкинуть дорогущую вещь!
— У тети Берты есть большие друзья в пароходстве, — снова зашептал Бернар. — Она позвонила из телефонной будки, и нас устроили на паром. А капитану пришлось заплатить за вынужденную остановку. Теперь те, кто нас ждет в Дублине, встретят пустую каюту…
— А нас там ждут? — похолодела Анка.
— Не дождутся. Дядюшка Рогги отвезет нас к своему причалу, а там уже рукой подать…
«Рукой подать» растянулось еще на два часа. Наконец катер сбросил скорость и пошел прямо на берег. Все ближе раздавался звук прибоя, черная неровная стена загородила небо, но во мраке не было, видно ни одного ориентира. Анка приготовилась, что нос суденышка вот-вот с размаху врежется в камни, и вся их компания окажется под водой, но тут капитан негромко свистнул, и в скале распахнулись ворота. Перед ними оказался длинный крытый док на сваях, а внутри, в ожидании канатов, напряглись два босых, чудовищно заросших парня, здорово похожих на капитана Рогги.
Катер по инерции заполз под крышу, один из внуков Рогги сдвинул ворота, второй включил свет и распахнул двери внутри помещения, где уже поджидал микроавтобус с включенным двигателем. Пока Добрые Соседи обнимались между собой, Младшая рассматривала ноги моряков. Ничего необычного, просто очень волосатые, большие-пребольшие ступни, издалека похожие на ласты. Потом один из внучков Рогги подошел поближе, и она разглядела перепонки между его длинными пальцами. Младший Рогги обладал очень длинными пальцами на ногах, а волосы на лодыжках, при ближайшем рассмотрении, оказались маслянисто блестящей шерстью. Капельки воды скатывались по мохнатым лодыжкам, словно ноги намазали жиром. Рогги распахнул щербатый рот, хохотнул и подмигнул Анке выпуклым пронзительно-голубым глазом.
Когда беглецы добрались до холмов, Луна перевалила через зенит и ухмыляющейся рожей повисла прямо над дорогой. Младшая дремала, прижавшись к теплому плечу Бернара, но толком уснуть так и не сумела. Она разговаривала с маманей, та упрекала свою непутевую дочку за непослушание и за внезапный отъезд в дикую Великобританию. Маманя поднимала бровь и едко интересовалась, не стыдно ли взрослой кобылице бросать больную мать на старости лет, да к тому же на чужбине. Анка отчасти понимала, что это сон, что Петербург для мамы совсем не чужбина, да и не старуха она вовсе, но все равно жалко оправдывалась, обещая непременно вернуться ближайшим рейсом.
Потому что от супруги Петровича, бывшей соседки по поселку, Младшая твердо знала — просто так ничего не снится. С маманей произошла какая-то беда…
Она даже думать не хотела, что там могло случиться. Валентин обещал, что никуда не уедет, что будет с мамой, пока дядя Игорь не решит все вопросы с больницей и жильем. Кроме того, провожая сестру на самолет, Старший обещал, что шагу не сделает без охраны…
Младшая незаметно потрогала вмятинку под правой грудью, след пулевого ранения. С той поры, как ее вытащили из Эхуса в первый раз, это вошло в привычку — в самых тяжелых ситуациях трогать заросшую рану. Младшей казалось, что так она прикасается к смерти и напоминает себе, что самое худшее — позади…
— Стой, здесь налево! — перебил ее мысли окрик дяди Эвальда. Возле уха он держал телефон.
— Где налево? — Мария свернула на обочину, дернула ручной тормоз, но двигатель не заглушила.
Глава септа тяжело выбрался наружу, задрав голову, изучил ряд выстроившихся вдоль обочины ясеней. Уже третий ствол терялся во мгле; беглецы остановились в безлюдном и на редкость темном месте. После нескольких часов непрерывного движения Анка впервые не наблюдала вокруг ни единого фонарика или освещенного окошка. Младшей показалось, что с улицы в салон вместе с ночной свежестью проникает какой-то неприятный запашок, но определить его источник было невозможно. Только отрезок мокрого асфальта и мрак.
— Все верно, налево, я слышу ее, — негромко, не размыкая глаз, подтвердила тетя Берта.
Анка тоже зажмурилась, но не расслышала ничего, кроме однотонного угрюмого завывания ветра в невидимых кронах.
Оказывается, Эвальд тоже толком не знал, куда ехать, а штурманом теперь стала тетушка Берта. Мария остановила автобус в низине. Налево никакой дороги не просматривалось, вплотную к светоотражательным столбикам тянулись жесткие ветви терновника, но наездница послушно вывернула руль, и автобус запрыгал по кочкам. Рулила великанша замечательно; она опустила стекло, чуть ли ни до пояса высунулась в боковое окно и ухитрялась не наехать ни на одно крупное препятствие.