— Экий вы, голубчик, принципиальный! — ощетинился доктор. — Как ты можешь судить, что есть жизнь, а что есть существование? Иногда я думаю, что мои первые пятьдесят лет как раз походили на ползание амебы. Сколько сил потратил, чтобы выбиться в люди, чтобы приносить пользу. Я ведь помню, Миша! Самые беспросветные деньки, голодуха военная, теплушки с инвалидами. На завтрак — кипяток и сахарок вприглядку. И ничем помочь не можешь — ни лекарств, ни бинтов, ни хрена! Откуда ты знаешь, почему я на них работаю? А вдруг я пытаюсь оправдаться перед теми, кого не успел спасти тогда? Их везли и везли, все проходы заваливали, крик сплошной стоял, поперек коек бросали, чтобы впихнуть! Это что, повод кого-то ненавидеть, кого-то обвинить? В отличие от тебя я положил в стол докторскую. Я извивался червем, чтоб вступить в их долбаную партию. Да, они перегибали палку и заставляли стучать друг на друга и подписывать ложь, но кто тогда был чист? Тогда не было чистых, Миша! Я хватался за любые варианты, чтобы прокормиться и поднять детей…
— Не кори меня семьей.
— Извини, — Шпеер тяжело дышал. — Оставим это. В конце концов, тебе предлагается как минимум двадцать лет заниматься любимым делом твоей жизни! Чего ты заглядываешь вперед? Работай. Будут созданы идеальные условия, лучшая штатовская аппаратура…
— А потом? Каково все время помнить о сроке? Ползать на коленях, чтобы продлили?
— Добейся результата в седьмой серии. И не фыркай! Я всего лишь врач, а не биохимик, и не способен вполне оценить масштаб работ, но и ежику понятно, что это только начало. А прецеденты есть. Один перед тобой, Миша. Ты же не звонок к велосипеду изобретаешь, а то, что нужно им. Коллегии. Но твои знания останутся в голове, их оттуда никто не вынет. Лично я не брошу в тебя камень, если ты надумаешь вернуться на Украину. Но это частное мнение, не для печати. Усек?
И вообще, Миша. Я скажу сейчас грубо, но с тобой иначе сложно сговориться. С тобой сговориться и Господь Бог, наверное, не сумеет. Я уговорил их тебя спасти. Так? Возможно, моя роль не столь важна, но я старался. Коллегия рассматривала сотни претендентов. Не кривись, пожалуйста! Если бы не отщепенец, который захватил предназначенный тебе реанимационный комплекс, мы бы сейчас не встретились. Тебя, Миша, перебросили бы на выпас спецрейсом, и вышел бы уже здоровячком. А сейчас ты бузишь, потому что нашел, на кого вывалить свою рефлексию? Не ищи моральных дилемм там, где их нет! Тебе что, каннибализмом заниматься предлагают?
— А знаешь, Сема, что меня на самом деле беспокоит? — Притихнув, Харченко обвел глазами каюту. — Тут не в морали дело. С этими маркусами, с ними понятно. Критерии отбора очевидны. Но откуда мы с тобой можем быть уверенными, что тот человек против меня — букашка?
— Какой человек? — удивился Шпеер.
— Ну тот… Ради кого украли реанимацию.
— Господи, Миша, вот ты о чем! И сравнивать нечего, — доктор понизил голос, бросил взгляд на выход. — Слушай сюда. У них семейные порядки похлеще, чем в мусульманских селах. Я сам многого не знаю, но люди столетиями варятся в своем котле. Вникаешь? Интрижки на стороне — сколько угодно, но в личных целях технологии использовать запрещено. Полное табу. И вдруг выискался старый маразматик, бес в ребро, как говорится. Надумал спасти свою любовницу…
— Тем более, Сема.
— Что значит «тем более»?!
— Человек пошел на риск ради любви, а я о своей тощей заднице пекусь… — Харченко сопел, задрав вверх острый щетинистый подбородок.
— Ты, Миша, в больнице женских романов начитался? — захохотал доктор. — Ну-ка припомни, хоть когда-нибудь добром такие истории заканчивались, когда ради бабы на кон жизнь ставилась? Начиная с Троянской войны, а то и раньше заглянем!
— А ради чего тогда жизнь, Сема? — всплеснул руками профессор. — Вот давай хотя бы девочку спросим. Аня, ты как полагаешь, что важнее — науку продвинуть или любимого человека спасти?
Младшая растерялась.
— Ниже пояса бьешь! — загудел Шпеер. — Запрещенные методики эмоционального заражения! Поставь ребенку вопрос иначе. Ты бы еще сравнил ее маму и соседского котенка!
— Анечка, ты поняла вопрос? — вытянул костлявый палец Харченко.
— Что же я, совсем дурная? — Младшая обидчиво зыркнула в сторону Шпеера. — Я думаю, что надо всегда решать по совести… — Она, в который раз, смутилась под взглядами мужчин. Оба словно чего-то ждали, а Анке казалось, что она ответила предельно ясно. — Надо так, чтобы душа потом не болела, чтобы стыдно перед собой не было. Ну, чтобы когда спать ложишься, камень на сердце не давил…
— Какие еще нужны тебе доводы? Девочка не глупее нас с тобой… — Харченко горячей ладонью потрепал Младшую по макушке. — Я вот что думаю, Семен. Тебе не приходило в голову, что нарушаются основные законы сохранения энергии?
— Не понимаю, о чем ты, — Шпеер после Анкиного выступления тоже выглядел смущенным. — Они так же смертны, хоть и живут по семьсот лет. Их точно так же вытесняют дети и внуки, просто чуть медленнее, благодаря Эхусам. Конечно, это уже колоссальное достижение. Я согласен, дух захватывает, но в мировом масштабе ничего не меняется.
— Сема, это прецедент. Предположим, что ходячих реанимаций не несколько десятков, а несколько десятков тысяч. Ты же говорил, они размножаются, пусть и медленно… Если мы примем это маленькое допущение, то неизбежно придем к выводу, что через сотню лет на планете негде будет поставить ногу. Возьми калькулятор и проверь!
— Миша, ты можешь думать о себе, а не о других? Хоть сейчас, а? Возможно, потому Эхусы и не размножаются, и работают так медленно, чтобы мы не толпились на планете…
— Семен, я о другом говорю… Взглянем на дело с точки зрения законов сохранения вида. До сей поры при всем развитом, как нам кажется, человеческом разуме люди действуют согласно животным инстинктам. Все, что касается сохранения потомства, защиты слабых, поиска пищи, любовных игр… Мы не так далеко ушли от прочих млекопитающих, верно? И в этом, если хочешь, есть Божественная логика. Боже упаси, я не ратую за войну как за средство оздоровления генотипа, но ведь общеизвестно, что следствием войн и мора являются демографические всплески.
— Вот оно что! Война — это естественный регулятор, а Эхусы не имеют права на существование?
— Если бы они только продлевали жизнь здоровым организмам, то, возможно, общая экосистема планеты смогла бы подстроиться! Но, смотри, что получается! Лев догоняет самую слабую антилопу, какой-нибудь коршун тоже ловит самого хилого зайца и так далее. Разве у людей иначе, Сема? Я выскажу мысль, которая покажется тебе кощунством. Разве то, что происходит последние пятнадцать лет в бывшем Союзе, не похоже на естественный отбор?
— Мишенька, тебе ли об этом рассуждать? Ты пострадал от этого развала больше чем другие! Прости, но разве должен человек, у которого десятки научных трудов, жить в такой нищете?! Значит, по-твоему, вершиной украинской, да и российской эволюции должны стать несостоявшиеся в спорте боксеры и перешедшие в христианство разжиревшие комсомольцы?