Анка прервала чтение, чтобы внимательно осмотреть нож. Похоже, это был единственный режущий предмет на борту, доступный пассажирам. И нашла его именно она, хотя во все ящики уже сто раз заглядывали. Тот противный, с потухшей сигарой, он в поисках алкоголя десять раз все облазил. Это ее нож, наверное, предназначенный для защиты.
Только ведь никто не нападает. Или только пока не нападают? Почему-то ей совсем не хотелось читать дальше.
«...не имелось топлива, чтобы разжечь три костра для ориентирования пролетающих самолетов. Люди так ослабели, что никто не решался спускаться вниз. На голодный желудок это означало неминуемую гибель среди трещин и завалов. Помимо обморожений, развивалась куриная слепота, некоторые повредились рассудком. И тогда горстка уцелевших решилась на крайние меры...»
— О нет, — простонала Младшая. — Только не это!
Она еще раз перечитала последний абзац. Затем приподнялась и уставилась в щель между покосившейся стенкой и шторой. Три горки возвышались над сиянием ледника, среди вмерзших в лед обломков самолета. Старик и два молодых парня.
Ее рука невольно потянулась к ножу. Младшая вздрогнула, когда рифленая рукоятка, неожиданно теплая, сама легла в ладонь и даже потерлась слегка, как удобно устраивающийся котенок.
— Я не смогу, — сказала Младшая ножу. И нож улыбнулся ей в ответ.
«...мясо нарезали тонкими кусками и разложили на крыле самолета. За день под палящими Лучами солнца...»
Младшая вышла на ледник. Ветер кусал ее за уши, за шею, забирался за воротник. Она ничего не чувствовала, молча шептала обрывки бабушкиных молитв, но перед глазами стояла пожелтевшая газетная колонка.
«...за день под палящими лучами солнца мясо успело полностью провялиться...»
Задубевший плед удалось оторвать с третьей попытки. Они лежали рядом — Бернар и Валька. Младшая обернулась. Люди высыпали из чрева самолета и наблюдали за ней. Никто не произнес ни слова, только облака морозного дыхания взлетали над темноволосыми головами, и кашлял надрывно старик. Внезапно Младшая встретила взгляд Марии, и ей сразу стало легче. Советница выглядела ужасно — осунулась, сгорбилась, под глазами мешки. Она ничего не говорила, но глядела неожиданно мягко и понимающе. «...Двое пассажирок, дочь и мать, отказались есть мясо своих товарищей. И в результате...»
Анка воткнула нож. Ее сил не хватило даже на то, чтобы пробить Бернару брючину. Нож выпал и воткнулся в трещину на льду. Анка заплакала. Минуту назад она была уверена, что ее стошнит, стоит откинуть замерзший плед. Но ее не стошнило, пищевод словно забился песком.
«...И в результате обе умерли от голода. Перед смертью дочь просила...»
Нож воткнулся с противным сухим звуком, как будто рвался толстый картон. Анка старалась смотреть исключительно на то место, где двигалось лезвие. Очевидно, в глубине ткани еще не промерзли окончательно, на лезвии выступила кровь. Спустя сто миллионов лет Анка вырезала первый кусок и бросила его на снег. Тотчас чьи-то руки подхватили пищу и понесли к самолету.
«Если я услышу, как они чавкают, я умру.»
Но они не стали есть. Они подсаживали друг друга и раскладывали красные куски на белом металле крыла. Младшая смутно понимала, где находится, однако, догадалась каким-то образом, что игра не будет закончена, пока она не сделает с ногой Старшего то же самое. Она впала в подобие транса.
«...Перед смертью дочь просила своих товарищей, чтобы они не ели ее мать...»
Алые твердые куски на белом металле Десятки настороженных глаз. Анка не заметила, где выронила нож. Покачиваясь, не замечая пронизывающего ветра, она шла к людям. Поверхность ледника, совсем недавно почти горизонтальная, с каждым ее шагом все сильнее превращалась в отвесный склон.
«...Они снарядили в путь двоих самых крепких парней, и те за несколько дней добрались до горного селения...»
Еще один шаг навстречу глазам и алым бесформенным кляксам на белоснежном обжигающем крыле. И правый кулак никак не разжать, так свело от рукоятки ножа.
«...Те, кто сумел пересилить себя, не умерли...»
Следующий шаг Анка сделать не смогла, ледник встал под ней вертикально, она оторвалась и, хватая ртом твердый снежный вихрь, полетела в пропасть...
Она лежала на дне пропасти, на мягком, душном меху, и видела над собой отблески огня. Огонь горел в камине, тетя Берта вытирала Младшей лоб мокрым полотенцем, а в лицо ей заглядывали суровые дочери семи правящих домов.
— Очень хорошо, — сказала баронесса де Урр. — Фибо ждет вас с волшебными жеребцами.
Жаркое колыхание тумана. Шорох десятков ползущих, осторожно замирающих тварей. Змеи.
— Вы видели?
— Что? Что такое? Саня, ты где? Майн гот!
— Да здесь я, держи руку.
— Нет... Наверное, показалось...
— Ваша ученость? Где фомор, ребята?
— Бернар, где моя лошадь? — растерянный голос Анки. — У меня лошадь пропала.
Я втянул воздух и медленно-медленно выпустил ноздрями, закрыл глаза и раскинул в стороны руки. Одно из самых легких упражнений, с которыми справляется и семилетний ребенок фэйри. Одно из самых легких, но и самое действенное. Когда ты оказался во мраке, когда ты боишься сделать шаг, надо отказаться от всего накопленного опыта, от страхов и ожиданий. Надо просто довериться инстинктам, которые помогают выжить любому мышонку или воробью. Это только кажется, что просто. На самом же деле, отключиться от рассудка нелегко. Ты пытаешься отключиться, пытаешься впитать в себя хоть краешек окружающего безмолвия, но не тут-то было. Обычно рядом кто-то жужжит, сопит или кашляет, вот и сейчас.
— Дьявол! Куриная слепота!
— Вы могли бы немного помолчать, мадам?
— Это морок друидов, ничего опасного, — голос тети Берты — Не стоит метаться, уберите оружие.
— Бернар, ты где? — это Анка. Как всегда, запаниковала в самый неподходящий момент.
— Они вокруг, не наступите, — это тетя Берта.
— Дьявол! Кто вокруг?! — щелчок затвора. Это, конечно же, госпожа советница.
Как всегда, я опоздал, а точнее — Хранительница традиций гораздо быстрее, чем я, поймала пространство. С небом и землей все было в порядке, если считать Изнанку местом, где соблюдаются хоть какие-то законы физики. И внезапная ночь не наступила, просто нам запретили видеть и слышать. Для опытных ведьм — это раз плюнуть, но редко какая ведьма способна обмануть другие органы чувств.
Только что мы навьючили коней, потрясающих, горячих коней. У каждого во лбу горело белое пятно, каждый обладал фантастической лебединой шеей и каменными мышцами ног. Эти жеребцы ни минуты не стояли на месте, их приходилось постоянно держать, но нельзя было привязывать. Привязывать Туата-де-Дананн категорически нельзя: оторвется и сбежит обратно в конюшню Блэкдауна. А этого допустить никак было нельзя, тетушка Берта отдала за них большую часть оставшейся травы Ахир-Люсс. С помощью герцога и конюхов мы их кое-как подчинили, но я, например, падал дважды. Мы успели совсем немного. В сопровождении фомора, пикси и барона Ке мы отъехали всего милю, или даже меньше, в сторону пустошей. Серый пепел с востока уже катался под копытами коней, но родовой брох пиктов был еще виден.