– Я не в претензии к тебе за то, что ты заманила меня к себе, – заговорил Григорий, глядя на вздрагивающую синюю жилку на горле Маши, – опоила каким-то дерьмом, от которого я потерял память, стащила сумку и вещи и выбросила меня с чьей-то, кстати, помощью, – тут парень вздрогнул, Григорий перевел на него взгляд, – с чьей-то помощью выбросила меня черт знает куда… Мне от тебя нужно узнать только одну-единственную вещь…
Длинноволосый, полностью облачившись – вплоть до старой потрепанной куртки и грязных ботинок, – стал медленно отходить к двери.
– Я пойду, – негромко сказал он, не сводя глаз с ножа в руке Григория, – ваши проблемы, вы и разбирайтесь… Пока…
И он исчез, не потрудившись даже закрыть за собой дверь.
– Сволочь, – прошептала Маша.
Она смотрела Григорию в лицо ненавидящими глазами, так что непонятно было, к кому она относила это высказывание – к нему или к своему позорно покинувшему поле боя недавнему любовнику.
На всякий случай – если «сволочь» относилось к нему – Григорий легонько нажал на рукоятку ножа. В том месте, где острие смыкалось к кожей, показалась крохотная сверкающая ярко-алая капелька.
У Маши дрогнули губы.
«Не буду больше, – решил вдруг Григорий, – что я – изверг какой, что ли?»
– Мне от тебя, милая подруга Маша, нужно только одно, – продолжал он.
– Вам всем от меня только одно нужно, – прошептала Маша, – и тебе, и этому козлу волосатому, который свалил, и… всем…
– Не обольщайся, – улыбнулся Григорий на это, – другое мне нужно.
– Твои деньги и вещи вон там лежат, ты видел, – сказала Маша, и в глазах ее появилась глубокая тоска, не относящаяся ни к Григорию, ни к сбежавшему парню, ни вообще – ко всей сложившейся ситуации. – Ментов вызовешь? – без вопросительной интонации спросила она. – Давай. Ну, сяду я… если докажут. Ну, выйду… И что?
Казалось, она разговаривала не с Григорием, а сама с собой.
– Откуда у тебя эта скульптура? – задал Григорий, наконец, свой вопрос и кивком указал в угол, где была прислонена к стене гипсовая женщина без рук, ног и головы.
Маша какое-то время молчала.
– Нож убери, – сказала она.
Григорий положил нож в карман и отошел к двери.
– Да не убегу я, – бесцветно усмехнулась Маша.
Она сделала несколько шагов и, совершенно не обращая внимания на свою наготу, устало присела на постель.
– Так вот ты зачем сюда пришел, – проговорила она. – Я сразу почувствовала, что ты… не простой человек. И зачем я только с тобой связалась…
Григорий не мог отвести глаз от все увеличивающейся пунцовой капельки на ее горле – совсем рядом со вздрагивающей синей жилкой. Маша не вытерла кровь с ранки. Она то и дело дотрагивалась кончиками пальцев до своих губ, которые – Григорий только что заметил – были почти одного цвета с каплей на ее горле.
– Ну да – Студент притащил мне эту безголовую дуру, – проговорила Маша. – А ты из ментуры, что ли? Я знаю, что вы Студента зачем-то ищете.
– Я не из милиции, – выговорил Григорий, у которого от Машиной наготы вдруг стала кружиться голова. Он ведь не видел женщин несколько лет, а тут такое…
– Какая разница?..
– Когда Студент притащил тебе эту скульптуру? – спросил Григорий, тряхнув головой.
– Недавно… То есть давно, – быстро поправилась Маша.
Неожиданно Григорий понял, что ему решительно наплевать и на Студента, и на Коляна, и на всю окружающую действительность. Смысл земного существования сейчас заключался для него в пунцовой крапинке на тонкой женской коже, пунцовых дрожащих губах, черной татуировке на покрытой нежнейшими мурашками груди…
«Господи, что со мной? – со страхом подумал он. – Такого со мной еще… Ну уж не-ет… Я ведь мужик как-никак… Наташа…»
На подгибающихся ногах он подошел к кровати, покрытой еще мокрыми от пота – чужого пота – простынями, на которых сидела, уставя глаза в пол, Маша, женщина, отравившая его.
Туман, пропитанный невыразимым запахом женского тела, окутал Григория, он увидел свои руки на ее теле и бессильно опустившиеся вдоль туловища ее руки.
Он не хотел, чтобы она что-нибудь говорила.
– Студент здесь скрывается, – прошептала она, – в этом доме. Только не надо ментам на меня заявлять. Я не хочу больше сидеть. Тут Студент, слышишь? Только вы его не найдете… Вы не знаете, где именно… И я не знаю… Никто не знает… Только говорят, что где-то в комнате деда Паганини… Отпусти меня.
Он услышал только последние слова, которые произнесла Маша, потом до его сознания дошли и предыдущие. Тяжело дыша, Григорий отошел к столу, взял чайник, сделал несколько жадных глотков, нашарил на столе сигареты и закурил.
Потом Григорий потянулся к стоящей на столе бутылке пива.
– Не пей, – слабо проговорила Маша, – там… та самая дрянь.
Он убрал руку от бутылки.
В несколько глубоких затяжек докурив сигарету, Григорий молча направился к стулу с высокой спинкой, на котором лежали его вещи, и принялся одеваться.
Вся его одежда была вычищена с такой тщательностью, что почти и не заметно было, что еще несколько часов назад она была безобразно грязная.
Поднял с пола сумку.
– Стольника там не хватает, – услышал Машин голос, – с мелочью. Я водку покупала и сигареты. Для этого козла вонючего.
Григорий кивнул.
– Не пойдешь в мусорню? – спросила она.
Он отрицательно качнул головой и направился к приоткрытой двери.
– Подожди…
Григорий остановился. Повернулся к Маше. Она смотрела на него, а когда он к ней повернулся, снова опустила глаза в пол.
– Что? – спросил Григорий.
Она ничего не ответила. Григорий подождал еще минуту – она так и сидела на кровати, не поднимая глаз, – потом вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
Несколько минут он стоял темном коридоре, пытаясь разобраться в своих чувствах, пока резкий окрик:
– Вот ты где! – не заставил его вздрогнуть.
– Колян, – обернувшись, сказал Григорий.
– Он самый, – хмыкнул Щукин. – И как ты все это объяснишь? Я вот отлить вышел. А ты как тут оказался?
– Долго рассказывать, – проговорил Григорий и протянул сумку. – Вот… Сам знаешь, болезнь у меня такая: клепто…
– Клептомания, – подсказал Щукин.
– Потом все расскажу, – сказал Григорий. – Но я выяснил, где Студент прячется.
– Где? – быстро спросил Щукин.
– В комнате деда.
– Где там прятаться? Там и мебели-то нет. Голые стены.
Григорий пожал плечами.