Филин замолчал, будто ему забили в рот кляп. Рустам, конечно, мог бы использовать и пистолет, но по опыту знал, что нож с острейшим и опаснейшим на вид лезвием выглядит куда страшнее тупого и тяжелого пистолета.
– Где Петя Злой? – спросил Рустам, пристально глядя в глаза Филину.
Филин что-то проквакал, не в силах выговорить ни слова. Тогда Рустам точным движением ножа распорол на нем рубашку и остановил холодное лезвие у самого пупка Филина, только немного взрезав кожу.
– Где Петя Злой? – повторил Рустам.
Филин поглядел в его глаза и понял, что если он сейчас не ответит этому странному человеку, выдающему себя за повара и знакомого Гуревича, то умрет в следующую же секунду. А умирать Филину не хотелось. Поэтому он сглотнул слюну и сдавленным шепотом ответил:
– Он в подвал пошел.
– Веди меня, – приказал Рустам.
– Я не могу, потому что, если меня увидят. Сам подумай – ты с ножом. Тебя же сразу… – заторопился Филин, не смея посмотреть на грозно посверкивающее у своего живота лезвие. Холодный отблеск ножа привлекал его, тянул его взгляд к себе, и Филин все-таки посмотрел вниз. Но никакого ножа там не увидел. Теперь в его живот упирался ствол пистолета.
Филин ужаснулся тому умению, с каким этот человек обращается с оружием. И не стал больше прекословить – повернулся к выходу.
– Иди ровным шагом, – напутствовал его Рустам. – Иди прямо в подвал и не вздумай оглядываться. Ствол у меня в кармане, если что, я выстрелю прямо через ткань.
Филин подумал о том, что теперь ствол пистолета направлен ему в спину, и почувствовал, что позвоночник его продирает смертельный холод. Он осторожно вытер пот со лба и хрипло проговорил:
– Пойдем. Только не стреляй, пожалуйста.
* * *
Через некоторое время Петя устал разоряться, но почему-то не уходил. Видимо, хотел еще немного понаслаждаться своей властью над человеком, которого столько времени боялся и ненавидел.
– Тебя же гости ждут, – мрачно сказал ему Щукин. – Вот и иди к ним. Развлекай. Меня уже развлек, спасибо.
– А ты смелый, – перейдя с тона ненавистно-презрительного на иронично-снисходительный, проговорил Петя. – Только эта смелость тебя до добра не довела почему-то. Взял и приперся в этот город. Ты же знал все, иначе не стал бы устраивать катавасию с фальшивым убийством. Кстати, кто был тот лысый киллер со шрамом?
– Я, – просто ответил Щукин.
Петя остолбенел.
– К-как это? – выговорил он.
– А так, – сказал Щукин. – Я это был. Я тебя за жопу держал. Мог в любой момент пристрелить вместе с твоим дружком Филином. Только не стал этого делать. Мне нужно было все выяснить сначала.
– Но к-как это ты? – все не мог поверить Петя. – Ведь я же разговаривал… я же видел…
– Маскировка, – сказал Щукин.
В дверь постучали.
* * *
– Какого хрена кому надо? – заорал Петя через дверь.
– Это я, – ответил ему из-за двери каким-то особенным – слабым, что ли? – голосом Филин.
– А, это ты. – Петя отпер дверь.
Он отошел на шаг назад, пропуская в комнату Филина, но, когда тот вошел, Петя увидел, что Филин не один. Вслед за Филином скользнул в дверь невысокого роста неприметный человек с азиатским лицом.
– Это что такое? – нахмурился Петя, но человек, не обращая на него никакого внимания, быстро запер дверь.
– Что такое, я спрашиваю? – заревел Петя, и вдруг неприметный человек, заперев дверь, вскинул невесть как оказавшийся в его руках пистолет и выстрелил в Филина.
Филин без звука повалился на пол, заливая его кровью.
– Он мне больше не нужен, – пояснил странный человек.
Петя оторопел. Когда он вновь обрел способность мыслить и вспомнил о том, что и у него в руках – черт возьми – пистолет и что он тоже – черт возьми – умеет с ним обращаться, было уже поздно.
Ствол пистолета упирался Пете в грудь.
– Брось оружие, – приказал Рустам Пете.
Петя повиновался, завороженный сиянием узких азиатских глаз.
– Ты кто? – спросил он только.
– Рустам, – назвал тот свое имя.
Петя задохнулся от ужаса, узнав этот голос.
– Неустойка, – проговорил еще Рустам и нажал на курок.
Петя дернулся, медленно опустился на колени и из этого положения, закрыв мгновенно потухшие глаза, рухнул ничком на пол.
Рустам опустил пистолет, огляделся и вдруг вскрикнул. Он только сейчас заметил, что в комнате находится еще один человек. Человек этот – избитый до кровавых синяков и одетый в одни трусы – поднялся с пола и двинулся к Рустаму.
– Рустам? – изумленно выговорил Щукин. – Очень вовремя. Ты и сам не знаешь, как мне помог. Надо же – ты должен был меня убить, а вместо этого спас. Спасибо, братан. Век на забуду.
Ужас отразился в глазах Рустама, и вся комната закружилась, точно в центре ее находилась гигантская центрифуга.
– Нет, – прохрипел Рустам, отмахиваясь от надвигавшегося на него то ли призрака, то ли человека. – Тебя же нет, ты же мертвый!
Рустама тянуло заглянуть в глаза того, кого он считал мертвым, но он знал, что этого делать нельзя. Истерзанный душевной болезнью мозг его воспламенился и отказывался функционировать в нормальном режиме.
– Нет, – бормотал Рустам. – Этого не может быть… Если ты живой, когда должен быть мертвым, то, значит, это я мертвый…
– Братан! – воскликнул Щукин. – Ты чего? Посмотри на меня – какой же я мертвый?
Рустам все-таки заглянул в глаза Щукину и, замерев на месте, дико вскрикнул. Остановился и Щукин, поняв наконец, что с его приятелем творится что-то не то. Он предостерегающе поднял руку, но не успел.
Не в силах вынести того, что вместо собственного отражения он увидел в радостно сверкающих глазах Николая отражение низкорослого и приземистого ангела смерти, Рустам вскинул пистолет и выстрелил себе в широко открытый рот, словно боясь, что оттуда вырывается рыдание ужаса.
* * *
Щукин долго стоял в залитой кровью комнате над тремя трупами. Впрочем, остановился он над одним трупом, два других его не интересовали вовсе. Щукин хотел сказать что-то на прощанье, но слова не шли ему на язык. Вертелась в голове Николая только одна навязчивая мысль:
«А я ведь всегда знал, что его болезнь когда-нибудь погубит его».
Щукин мотнул головой, чтобы прогнать эту мысль.
* * *
Теперь нужно было думать о том, как ему отсюда выбраться, хотя это почему-то не особенно серьезно волновало Щукина. После самоубийства Рустама он впал в какое-то подобие ступора. Чтобы отвлечься от этого и заставить голову работать, как надо, Щукин поморщился и проговорил вслух: