– Не знаю, – сказал Дамир. – Меня другое беспокоит. Где эта жаба?
– Которая? Ты в последнее время себя таким количеством жаб окружил, что так сразу и не поймешь, про кого говоришь. Опалева?
– А кто же еще!
– Ладно, пора, – сказал Ильдар. – Они на месте. Пошли, Дамир.
Они оторвались от группы своих бойцов и, взойдя на освещенный фарами сразу нескольких машин мост с одной стороны, пошли навстречу двум невысоким кавказцам, в которых Дамир без особых колебаний признал Андроника и его дальнего родственника Тиграна Копельянца.
Разговор начал Тигран.
– Ви нащли таво щякала, что замочил Кислова?
– Я думаю, что ты неправильно начал разговор, – сказал Ильдар. – Ты Тигран, да? Так вот, Тигран, я утверждаю, что наезд на Дамира совершен не по понятиям. Мы признаем, что он должен Ледяному двести «тонн» баксов. Долг он вернет. Нам показалось, что Ледяной сам сорвал разговор по этому долгу, поставив ультиматум насчет мочилова. Никакой дурак не станет убирать человека в собственном клубе, да потом еще предупреждать его тестя.
– Все это только слова, – нетерпеливо сказал Тигран и сплюнул. – Не гони порожняк.
– Вот что, – медленно заговорил Дамир, который чувствовал на себе холодный взгляд Андроника и неуловимый, обжигающий – Тиграна, – я хочу сказать, что я, конечно, не могу воскресить Кислова. Но я могу компенсировать его жизнь жизнью другого человека.
– Той бабы, которая была с Кисловым? – презрительно усмехнулся Тигран. – Бросовый товар предлагаешь?
Тут Дамир не выдержал: несмотря на то что Ильдар предостерегающе сжал ему запястье, он чуть подался вперед и заговорил тоном, в котором читалась откровенная угроза:
– Не знаю, что ты называешь бросовым товаром, Тигран, но только, по-моему, гниляк этот вокруг Юрки соорудил сам Вайсберг. Ему выгодно опустить меня до уровня «шестерки» или того лучше – до уровня двумя метрами ниже могильной плиты. Я хотел с ним договориться, но он сам все запоганил. От долга я не отказываюсь. Я верну его. С теми процентами, которые были оговорены вашим жидом. Но больше от меня ничего не ждите.
И он произвел ответный плевок, который едва не попал Тиграну на ботинок.
Вопреки ожиданию реакция армян была достаточно спокойной. Вопреки ожиданию – это потому, что со всех сторон уже послышался металлический лязг изготовляемого к бою оружия, как только рядовые бойцы просекли, что у боссов разговор не клеится и что склеить его, этот разговор, куда сложнее, чем склеить ласты.
Заговорил молчавший до тех пор Андроник:
– Хорошо, дорогой. Я вижу, говорить ты умеешь. Но умеешь ли отвечать за свои слова?
– Ты мне не экзаменатор, – не без холодка в спине ответил Дамир.
Ильдар снова предостерегающе сжал ему запястье.
– Это верно, – спокойно отозвался Андроник. – Не экзаменатор. Но у меня к тебе есть два вопроса. Первый: когда и как ты собираешься возвращать долг, если известно, что нала у тебя нет?
– А второй?
– Ты сначала на пэрвий ответь, да, – нагло сказал Тигран.
Дамир посмотрел на Ильдара, сглотнул и с видимым усилием заговорил:
– Завтра по старому и проверенному каналу я получаю товара на полмиллиона долларов. На реализацию уйдет не более недели. И тогда я смогу рассчитаться.
– Что за товар? Откуда?
– Через Казахстан. Большего сказать не могу.
Тигран презрительно скривился и бросил:
– А большего и нэ надо, дарагой. Наркош прикармливаешь, да? Да нэ парься ты, я сам всо панымаю. На сколько, говоришь, товара?
– На пятьсот «тонн». Примерно.
Тигран переглянулся с Андроником, и последний сказал:
– И теперь второй вопрос…
В этот момент за спиной раздался визг тормозов, и Андроник, неспешно развернувшись всем корпусом, не завершил свою фразу, перейдя на другое:
– Да, кажется, я поспэшил. Думаю, что второй вопрос задам тебе не я.
Дамир посмотрел поверх головы низкорослого кавказца: прямо на них в развевающемся по ветру черном пальто, в котором фигура этого высокого худого человека выглядела еще более высокой и худой, шел Михаил Моисеевич Вайсберг.
Приезд банкира на бандитскую «стрелку», мягко говоря, был прецедентом из ряда вон выходящим. Это можно было объяснить только какими-то чрезвычайными обстоятельствами, и поэтому Ильдар и Дамир напряглись, предчувствуя, что все это неспроста.
Вайсберг подошел к «разруливающим», быстро взглянул на Андроника, и тот, полуприкрыв глаза воспаленными веками и не глядя на Дамира, сказал:
– А второй вопрос желает задать уважаемый Михаил Моисеевич.
Вайсберг шагнул вперед, приблизил свое худое лицо к лицу хозяина «Аттилы» так, что длинный хищный нос банкира едва не коснулся лба его оппонента.
Тонкие бескровные губы Ледяного искривились, и он выговорил скрипучим, нарочито спокойным голосом, в котором, впрочем, можно было уловить, словно сдерживающие речь, упругие металлические нотки ярости:
– Ты и теперь будешь утверждать, что непричастен к убийству Кислова? И твоя сучка тоже? Очень хорошо. Мне уже успели передать, что ты обвиняешь в убийстве Кислова меня. Эта версия показалась мне оригинальной, но отнюдь не забавной. Ну ладно, допустим, что Кислова убили по моему заказу, и ты со своей расписной подстилкой Опалевой не при делах. Подставили вас. Но тогда… – Ледяной сделал невольную паузу, в горле его что-то коротко хрипнуло, но он быстро овладел собой и договорил:
– …но тогда как ты объяснишь тот факт, что моя дочь Екатерина, жена Кислова, была обнаружена в своей квартире мертвой, все вещи раскурочены и переворошены, а вокруг полно отпечатков… чужих отпечатков. Знаешь, кому принадлежат пальчики? Нет? Тогда смотри сюда, невинно оклеветанный младенец!
Вайсберг повернулся и бросил кому-то за своей спиной, позже оказалось, что начальнику своей охраны:
– Борис Андреич, дайте это… да, благодарю.
Вайсберг показал Дамиру несколько листов бумаги, верхний из которых – да и все остальные, вероятно, тоже – были компьютерными распечатками.
– Вот, – сказал банкир, – вот результаты экспертизы, проведенной в квартире моей дочери. Обнаружено три вида отпечатков, одни принадлежат Кате, вторые – Кислову, который, как нам известно, был убит за день до этого, а третьи мы идентифицировали на основе головной базы данных ГУВД. Отпечатки принадлежат Опалевой Анне Николаевне, семьдесят восьмого года рождения, трижды в девяносто восьмом году задержанной по обвинению в занятии проституцией. Вам знакома эта дама?
– Аня? – выговорил Дамир, а потом произнес то, что можно отнести к разряду «глупее некуда»:
– Но она-то там как… при чем?
– Да так, к слову пришлось, – холодно произнес Вайсберг, и только мимолетная усмешка, искривившая его тонкие губы аскета, дала понять, какой термоядерный сарказм был вложен в эту короткую фразу. – Ведь это та самая сука, с которой кувыркался в свой последний вечер Юрка? Та, да? Ничего, что в голову Кати загнали железный штырь, перевернули все вещи Юрки, сперли его сотовый и его пистолет… в квартире их не нашли! И теперь ты, падла, будешь мне чехлить порожняк, что та тварь – безобидная, что самый большой вред, который она сможет причинить – это яйца в своей дыре защемить или член отполировать до мозолей?! Значит, никто ни в чем не виноват, только Юрке разнесли башку, а Катьке загнали штырь в затылок? Теперь как будешь перекрывать свою беспонтовую тухлятину?