Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.
— До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион. Но тебе не удастся меня огорчить.
— Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по уши в этого красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И умеет добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А на вид такой простосердечный и прямодушный.
— Ты о чем, Хенет?
— Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени. Я убеждена, что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не прикидывается таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые рассказывают на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке своего господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым красавцам!
— Я права, — заметила Ренисенб. — Ты нас и вправду ненавидишь.
— Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери? — Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.
Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила новая догадка.
— Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту шкатулку. Не отрицай, Хенет. Я знаю.
Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.
— Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.
— Чего ты боялась?
Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:
— Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За некоторое время до смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из жадных. Да, она была щедрой.
— То есть неплохо тебе платила.
— Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все расскажу. Она подарила мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и еще две-три вещицы. А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с ожерельем на шее, я испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила отраву в вино. Вот я и положила ожерелье в шкатулку.
— И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?
— Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась…
Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.
— Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.
— Да, страшно… У меня есть на то причина.
— Какая? Скажи.
Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь посмотрела на Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.
— Скажи, — повторила Ренисенб. Хенет покачала головой.
— Мне нечего сказать, — не очень твердо отозвалась она.
— Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур много. Тебе это нравилось, но сейчас знать много опасно — вот в чем беда, верно?
Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.
— Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать кнутом в этом доме. Подожди — и увидишь.
Ренисенб собралась с духом.
— Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст меня в обиду.
Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.
— Я ненавидела твою мать, — выкрикнула она. — Всю жизнь ненавидела… И тебя, у которой ее глаза, ее голос, ее красота и ее высокомерие, тебя я тоже ненавижу, Ренисенб.
Ренисенб рассмеялась.
— Наконец-то я заставила тебя признаться.
1
Старая Иза, тяжело опираясь на палку, вошла в свои покои.
Она была в смятении и очень устала. Возраст, думала она, наконец-то берет свое. До сих пор ей приходилось испытывать только телесную усталость, духом она была тверда, как в молодости. Но нынче, вынуждена была признать она, душевное напряжение лишало ее последних сил.
Теперь она без сомнения знала, откуда надвигается угроза, но дать себе послабление не могла. Наоборот, приходилось быть более чем когда-либо начеку, ибо она намеренно привлекла к себе внимание. Доказательства, доказательства, следует раздобыть доказательства. Но каким образом?
Вот тут она и осознала, что возраст стал для нее помехой. Она слишком устала, чтобы что-то придумать, заставить свой разум напрячься в созидательном усилии. Все, на что она осталась способна, была самозащита, следовало быть настороже, не терять бдительности, оберегать собственную жизнь. Ибо убийца — на этот счет она не заблуждалась — готов нанести очередной удар. А она не испытывала ни малейшего желания стать его жертвой. Оружием он изберет, несомненно, яд. Прибегнуть к насилию убийца не сможет, поскольку она никогда не оставалась одна, а была постоянно окружена слугами. Значит, яд. Что ж, придется искать противодействие. Еду ей будет готовить и приносить Ренисенб. Сосуд с вином и ковшик уже поставили ей в комнату, и, когда рабыня отпивала немного, она ждала еще сутки, чтобы убедиться в его безвредности. Она давно заставила Ренисенб есть и пить вместе с ней, хотя пока за Ренисенб можно было не беспокоиться. А глядишь, и вообще не придется. Но этого никто не знает.
Она сидела неподвижно, с трудом собираясь с мыслями для доказательства истины, и порой поглядывала, чтобы отвлечься, за маленькой рабыней, которая крахмалила и разглаживала складки на ее льняных одеяниях и перенизывала бусы и браслеты.
В этот вечер Иза особенно устала. Ей пришлось по просьбе Имхотепа обсудить с ним прежде, чем он поговорит с дочерью, вопрос о замужестве Ренисенб.
От прежнего Имхотепа осталась лишь тень. Он превратился в ссутулившегося и раздражительного старика. Исчезли спесь и самоуверенность. Теперь он целиком полагался на неукротимую волю и решительность матери.
Что касается Изы, то она очень боялась сказать что-то не то. Необдуманное замечание могло навлечь на кого-то смерть.
Да, наконец сказала она, это замужество — мудрое решение. И на поиски мужа среди более влиятельных членов их рода нет времени. В конце концов владения достанутся Ренисенб и ее детям по наследству, а ее муж будет всего лишь управляющим.
Итак, предстояло только выбрать между Хори — человеком кристальной честности, старым и верным другом, сыном мелкого землевладельца, чей участок граничил с их землей, и молодым Камени, который якобы приходится им родственником.