– Конечно, из любопытства! – решив, что эта моя тайна умрет вместе со мной.
– Погубит оно тебя когда-нибудь! – осуждающе покачал головой муж.
– Не сердись, дорогой! Это же в последний раз! – пообещала я. – Слава богу, что все хорошо закончилось!
– Хорошо? – хмыкнул Сашка. – Да эти спасатели своими взрывами всю рыбу в озере переглушили!
– Почему же ты не сказал им правду? – удивилась я.
– Ты, Маруся, не подумав спросила, – покачал головой муж и объяснил: – Тогда это мигом дошло бы до Крякова и все наши с Сергеичем старания пошли бы насмарку. Этот проходимец не стал бы сворачивать свой бизнес, сюда опять понаехали бы толпы отдыхающих, и жизни никакой не было бы! А сейчас все испугались и сбежали! Остались только свои, которые крокодила не боятся, потому что у них есть излучатели! – рассмеялся он.
– Сашка! Ты гений! – воскликнула я, но тут меня обожгла страшная мысль, и я дрогнувшим голосом сказала: – Но ведь Лора, ничего не зная, могла сама пойти в сарай и оказаться на моем месте!
– Не могла! – уверенно ответил муж. – Сергеич ее предупредил!
– А мне она ни звука, ни ползвука не сказала! – возмутилась я.
– Так Сергеич ее предупредил, чтобы она молчала, – объяснил Сашка.
Услышав это, я опешила, а потом уставилась в окно и подумала: «Да! Лора настоящая жена, а я?! Скандальная, мнительная дура!» Помолчав, сказала:
– Саша! Я торжественно клянусь тебе, что обязательно стану такой же, как Лариса!
– Оставайся лучше такой, какая ты есть, только, как твоя мама тебе советовала, медленно считай до ста, прежде чем что-нибудь сказать.
– Да я до тысячи буду считать! – радостно пообещала я, бросаясь к мужу.
Он обнял меня, а я, счастливая до безумия, прижалась к нему и замерла.
– Ага! Помирились, значит, с чем я вас и поздравляю! – раздался от двери голос Афонина. – Да и правильно! Как ты, Марья, публично мужа опозорила, так публично и прощения просила, чему весь поселок свидетелем был! Так что все счеты между вами закрыты!
– Кто старое помянет, тому глаз вон! – тут же сказала я, раздосадованная тем, что в такой светлый момент он напомнил мне о моей страшной вине перед мужем.
– А кто забудет, тому оба! – тут же ответил он и добавил: – Это я тебе, Саня! Держи жену в строгости, а то, не дай бог, опять такое повторится!
– Не повторится, потому что второй раз я такое не прощу! – твердо заявил муж, и я поняла, что он сказал это совершенно серьезно.
– Ну, проклюнулся-таки у тебя наконец характер! – одобрительно сказал Афонин, и тут он увидел тот третий, оставленный нами на всякий случай, прибор, который так и продолжал лежать на стуле в углу. – Мать честная! Так у вас лишний есть! – радостно воскликнул он. – А я ведь сюда шел, чтобы ваш попросить! Вам-то с Богдановым и одного на два участка хватит, а у меня куры, кролики, Тереза опять-таки! Так что мне без него никак нельзя! Так что продайте мне это хитроумное приспособление, а то я без живности с этим живоглотом останусь!
– Да забирайте его просто так! – великодушно сказала я.
– Ты, я смотрю, на радостях готова весь мир одарить! – усмехнулся Афонин.
– А еще, Петрович, приходи к нам вечером на шашлыки! – пригласил его Сашка. – Посидим спокойно, как раньше, и отпразднуем окончание наших мучений!
– А я что? Я только за! – обрадовался Афонин. – И соленья свои прихвачу! А Богданов-то с Лорой будут? – спросил он.
– Непременно позовем! – пообещала я.
Он уже собрался уходить, но вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:
– Совсем забыл! А бомжи-то ушли! И узкоглазых тоже больше ни одного нет, даже огород свой бросили! Словом, чужих у нас здесь больше не осталось! Побоялись, видно, что крокодил их схарчит!
– Конечно! Они же ничего не знали о нашем спасительном приборе, – совершенно серьезно ответил муж, и я поразилась, как он умудрился при этом не расхохотаться.
Афонин ушел, и Сашка взялся за мясо, которое все это время лежало в холодильнике, потому что я ничего не готовила. Он возился, а я смотрела на него, и счастливые, легкие слезы застилали мне глаза, ведь моя семейная жизнь с любимым мужем, которую я считала навсегда загубленной, вернулась ко мне снова.
А вечером мы все сидели в беседке, на столе дымились ароматные куски мяса, краснели соленые помидоры, зеленели соленые огурцы, вино лилось рекой, и хорошо выпившие на радостях Богданов с Афониным затянули «Подмосковные вечера», им негромко подпевала Лариса и подвывала Зараза, а мы с Сашкой сидели, прижавшись друг к другу, и все произошедшее в течение нескольких последних дней казалось нам кошмарным сном, который благополучно закончился. Но вот был допет последний куплет, и муж, разлив по бокам вино, сказал:
– А теперь тост! Я предлагаю выпить за нас за всех! За то, что мы совместными усилиями смогли дать отпор покусившимся на наше маленькое дачное счастье хапугам и наглецам!
– Правильно, Саня! – поддержал его Афонин. – Между соседями, как и в семье, всякое случается, и если каждое лыко в строку ставить, то впору на необитаемый остров сбегать. Только вот не всех врагов мы побороли – крокодил-то еще где-то бродит!
– Не волнуйся, Петрович! – успокоил его Богданов с самым честным видом. – Нашей зимы он не переживет и сдохнет! Это уж ты мне как ветеринару поверь!
– Тогда я его найду и шкуру на выделку отдам, – обрадовался Афонин. – Скорняки знакомые у меня есть. А потом мы из этой кожи себе что-нибудь сделаем! Бумажники, ремни, сумочки женщинам, и будет у нас всех память об этом лете!
– Поживем – увидим! Его еще найти надо будет, а то вдруг он утонет, когда умрет? – заметила я. – Радует одно, что после репортажа Эдуарда Злободневного по телевизору к нам в этом году никто не сунется, а вот в будущем...
– Да если кто-нибудь только попробует, я его на месте пристрелю! – разъярился Виктор Петрович.
– А я этому всемерно поспособствую, – поддержала его Лариса.
– Да мы просто второй раз не наступим на эти грабли! Нам и одного хватило! Ученые уже! – решительно заявил Богданов.
– Ну так за всех нас! – повторил Сашка.
И мы все дружно выпили.
Итак, захватчики были с позором изгнаны и в поселок вернулись долгожданные покой и тишина! Предприимчивые дачники растащили из добра Крякова все, что только можно было стащить и приспособить в свое хозяйство, но эта мерзкая личность не могла так просто взять и изгладиться из нашей памяти, и проклинали его люди на каждом шагу. Посторонние приезжие нам больше не докучали – кто же хочет быть съеденным? – да и своих-то осталось немного – только те, кто жил в непосредственной близости от спасительных излучателей, а остальные предпочли вернуться в город и наведывались на дачи только для полива своих насаждений, хотя им и сказали, что с урожаем этого года им лучше распрощаться, но они, видимо, не поверили. Те, кто позарился на деньги Крякова и сдал ему свои дачи, долго потом извинялись за свое предательство и каялись изо всех сил. Их простили, но осадок остался, и они еще долго чувствовали себя виноватыми. Вот уж кому никакого прощения не было, так это Мажору – с него же все началось! Ведь если бы он не обратился к Крякову, то и наших мучений не было бы! Выслушать ему пришлось немало, а уж когда обо всем узнал его отец, исключительно порядочный человек весьма крутого нрава, то Мажор был беспощадно бит, но это не в первый раз и ему не привыкать ходить с синяками.