– Подлый врунишка, – поцеловала мужа в губы Светлана, – какой же ты гадкий!
Она смеялась смехом счастливой женщины, впервые за несколько дней, а может, и месяцев почувствовав себя отгороженной от тревог и неприятностей. Словно то, что было вокруг, отступило, отхлынуло.
– Ну а если серьезно? – тень беспокойства омрачила лицо Светланы.
– Если серьезно, то все серьезно, – погрустнев, скаламбурил Полунин, – кто хочет мира, пусть готовится к войне. Сегодня на заводе был взрыв, так, мелочи, никто не пострадал, – поспешил он утешить жену, видя, как еще больше потемнело ее лицо, – предупреждают, мол, нужно делиться. И я даже знаю, кто предупреждает. Но я знаю, как нужно действовать. Так что, думаю, все будет нормально. Не впервой нам принимать вызов и отвечать на него.
– Не слишком ли ты самонадеян?
– Я думал, ты меня знаешь, – с притворной разочарованностью хмыкнул Владимир.
– Порой ты непредсказуем, – печально улыбнулась Светлана, – но мне не в чем тебя упрекнуть, кроме лишь как в отчаянной смелости.
– Моя смелость подкреплена расчетом. А смелыми, я так понимаю, могут считать лишь тех, в действиях, в поведении которых имеется некая бесшабашность, пренебрежение обстоятельствами... – он задумался.
– И все-таки, разумно ли так рисковать жизнью? Ведь, как я понимаю, речь идет именно о таком риске – ты ведь не сдашься, хотя... какие деньги сравнятся с жизнью? – она с тревогой посмотрела на мужа.
Он молчал. Светлана обиженно отвернулась.
– Почему мы не можем просто любить друг друга, разговаривать на посторонние темы? – с упреком спросил Полунин.
– Потому что все это вранье, – упрямо заявила Светлана.
– Что вранье?
– Если бы мы делали вид, что все прекрасно, и просто, как ты сказал, любили друг друга и разговаривали о пустяках. Светлана поджала ноги и опустила голову на колени. От этого она стала похожа на маленькую девочку, задетую тем, что подружки не приглашают ее играть в «классики». Полунин с нежностью смотрел на нее, в то время как у него в уме шла подгонка деталей плана мести.
Владимир обнял жену, разбив ее окаменевшую позу. Она ответила ему пламенным поцелуем.
– Этот разговор можно вести вечно, – вздохнул Полунин, прервав поцелуй, – и все равно мы не придем к единому выводу. Так что лучше принимать друг друга такими, какие мы есть.
И тут в комнату ворвался пиликающе однообразный звонок. Владимир нахмурился и поднялся, чтобы взять лежавшую на кресле трубку.
– Полунин, – поднес он ее к уху.
– Это Фима, – быстро проговорил Лепнин, и по взволнованной интонации его голоса Владимир понял, что что-то случилось.
– Что еще?
– Это, на фиг, – задыхался от волнения Лепнин, – взорвали, гады, автосалон... Здесь менты, «Скорая»... Мальцев ранен...
– Суки, – не удержался Полунин, – больше никто не пострадал?
– Никто. С помещением тоже все в порядке... почти... Но фейерверк был отменный – «жигуль» на воздух взлетел... Не наш «жигуль», а какого-то чувака, который его у забора оставил. Забор долбануло изрядно...
– Ты людей опрашивал?
– Да никто ничего не видел, – разочарованно хмыкнул Фима. – Ладно, я пошел, менты со мной побазарить хотят.
– Я буду через полчаса, – Полунин нажал на отбой.
Светлана притихла. Она смотрела на мужа безрадостным взглядом, напоминая затравленного зверька.
– Еще что-нибудь?
– Салон, – коротко бросил Полунин. – Я пойду в душ, а потом поеду к Фиме.
– Господи, когда все это кончится! – взмолилась Светлана, почувствовав, как знакомая пиявка страха и тоски впивается в сердце.
Полунин принял контрастный душ, переодел рубашку и, даже не выпив чаю, вышел из квартиры. Светлана отчаянно молчала, он – тоже. Меньше всего на свете он хотел бы выслушивать сейчас упредительно-тоскливые советы, жалобы, упреки, опасения.
Он знал своего противника, знал, что отступать не будет, что любой промах может стоить ему жизни – своей собственной или жизни близких и друзей. Полунин смирился не с таким положением дел, а с необходимостью воевать. В первые дни этой заварухи, которой предшествовало относительно стабильное существование, он не мог свыкнуться с мыслью, что все начинается снова. Он внутренне бунтовал перед перспективой сражений и поэтому сам изошел в злобе, ненависти и раздражении против людей, лишивших его нормальной жизни. А теперь, поняв, что битвы не миновать, Полунин успокоился, и его отчаяние, его гнев улеглись, уступив место простой калькуляции. Он считал осуществленные на него наезды с хладнокровной невозмутимостью мстителя, вооруженного мудростью и опытом.
И ему стало легко. Вдали показалась высокая кирпичная стена, зиявшая провалом, края которого почернели. Он видел милицейский «уазик», «Скорой» не было – очевидно, уехала. Возле своих красных машин люди в шлемах и робах с деловитой неспешностью видавших виды профессионалов скручивали пожарные рукава, стелившиеся по земле как гигантские расплющенные змеи. На противоположной стороне, отнесенный взрывом на так называемую клумбу, поросшую бурьяном высотой в человеческий рост, маячили обгоревшие останки «жигуля». Неподалеку стоял средних лет мужик, с почерневшим не то от солнца, не то от свалившегося на него горя лицом, и, предельно эмоционально, лихорадочно жестикулируя, что-то объяснял двум милиционерам.
Как только Полунин подъехал к воротам, оба мента, оставив мужика без внимания, ринулись к «Крайслеру». Полунин посигналил. Ему салютовал Михей, шустрый парень, щуплый и изворотливый, как угорь. Михей разбирался в моторах, специализируясь на иномарках.
– Да это начальник наш, – выскочил Михей из будки.
Менты все же с деловым видом направились к машине.
– Документики, – склонился у окна худощавый востроглазый сержант.
Полунин молча протянул права.
– Ага, – изучающе посмотрел на Владимира мент, – знаете, что здесь случилось?
– Знаю, – ответил Полунин.
Сержант немного смутился, видимо, не ожидая, что человек, добро которого едва не взлетело на воздух, может так спокойно, даже равнодушно реагировать.
– Ехать можно? – осведомился Полунин.
– Лейтенант Воскобойников опрашивает директора автосалона, – рапортовал с излишне серьезным видом сержант.
– Вот и хорошо, я к ним присоединюсь, если позволите, – флегматично сказал Полунин.
Михей, молча наблюдавший за ними, пошел в будку. Ворота медленно разъехались перед «Крайслером», пропуская его внутрь вытянутого прямоугольником двора. Полунин остановил машину перед мастерской, возле которой еще два мента разговаривали с Фимой. В кабинете Болдина, который находился над мастерской, были выбиты стекла. Их осколками был усеян асфальт, стоя на котором Фима с озадаченным видом пожимал плечами и чесал в затылке. Увидев Полунина, он уже не мог оторвать от него глаз, рассеянно отвечая ментам.