Голос ближе. Но слабый, охрипший, ломается.
Дальше — ползком, кучи мусора огибая. Потолок надо мной висел низко, того и гляди рухнет. Побег туда, где бомба или ракета упала, кто теперь скажет. Пробило насквозь все этажи вместе с крышей. Да не просто пробило, а внизу, ешкин медь, яма с водой получилась, только купаться там лучше не надо. Светляки там подлые шныряют, под кожу такой влезет — без ножа хрен вынешь. Подобрался я к краю, заглянул вниз, ага. Дыра шириной метров двадцать. Обвалились лестницы, стены, окна, машины какие-то. А чо, красиво даже. Всюду штыри острые торчат, кабеля толстенные, на них крыш-трава да цветы болотные висят, обживаются. Наверху вороны кружат, но здесь гнезд не вьют, заразно тут до сих пор.
На дальнем от меня краю провала стояла девчонка.
Девка красивая, очень. Я как увидал — аж зажмурился сперва, ну с непривычки, что ли. Оробел маленько, ага. Я сразу понял, что девка с Пасеки, только прежде ее никогда не видал. К нам скотину проверять точно не приходила. Сама маленькая, щуплая, косы под платком закручены, точно на иголку похожа. А глазья-то, глазья! Ну прямо бешеные глазья. Синие-синие!
Но робел я не долго. Увидал, кто к ней лезет, аж во рту пересохло. Четыре гада там копошились, они меня пока не видали, увлеклись, ага. Двое внизу, на краю воронки, с сетью приплясывали, один сбоку по отвесу подбирался, еще один балку щербатую обнял и почти к ногам девки долез. Живьем хотели заловить. Хорошо, у ней топорик был, ага, она на уступчике держалась и топориком махала, мешала уродам подобраться. Но я-то видал, силенок у ней почти не осталось.
Я мигом загнал пульку в аркебуз, взвел тетиву. Огнем не взять, зацеплю эту самую Иголку, ешкин медь!
Эти все лезли. Бошки пупырчатые, голые, рты вперед, ну словно клюв у галки али вороны, только у галок хоть перья есть. Руки у них… я руки сразу узнал. Видать, они тут в подстанции давно окопались, ага, и с псами схлестнуться успели. То-то крысопсы по Пеплу кружат, чуют, ешкин медь, что кто-то обживается. Трое осмов были в дерюгах с какими-то цифрами, кажись с военной машины гнилой брезент содрали да на себя скроили. Зато четвертый, самый антиресный, он в старинном бабском платье красовался, ага. Я такое платье у сеструхи в журнале видал. Снизу широкое, словно колокол, пушистое, а над поясом узкое, с пуговками и такими прозрачными цветочками на плечах.
Я этого красивого первым пристрелил.
Он со стенки сорвался, в воду зеленую грохнулся. Жалко платья маленько, наши девки с такого платья бы визг подняли.
Дружки красивого хари задрали, зашипели. Тот, что ближе всех к Иголке подобрался, в одной щупальце аркан держал, видать, живой захватить хотел. Тут двое снизу сеть отбросили, ешкин медь, и шустро так в стороны попрятались. Очень уж шустро, я так не умею.
Один тут же стрельнул. Дунул, гнида такая, в трубку, хрен увернешься. Маленько я увернулся, однако, стрелка не в харю, а сбоку в плечо ткнулась. Не пробила, хвала Факелу, навряд ли там малиновым вареньем было намазано.
— Степан, стреляй!
— Уже иду, Славка, их тут много!
Грохнул самопал, за ним другой. Визгу было, ешкин медь!
Ну чо, спустился я вниз. Не так быстро вышло, как хотел. Арматурины гнилые, взяться страшно, цемент кусками сыплется.
Двое на меня полезли, да так хитро, не ухватишь. В честный бой гниды не совались, разумели, кто тут главный. Один вверх по стене побег да в дыру скрылся. Другой тоже по стенке, стрельнул, и шасть — за шкафы. Там шкафы такие рядками стояли, железные, из каждого обрубки проводов торчали.
Тот, что в дыру в потолке убег, с окна вдруг ввалился. Я еле нагнуться успел, в бетон стрелка ткнулась. А гада этого — и след простыл!
Тогда я тоже к шкафам прыгнул, ага, за крайним схоронился, аркебуз накрутить хотел, да некогда. Ну чо, кран огнемета повернул, динаму дернул, самое время тут дизифекцию устроить.
— Славка, ты жив там? Ах, тварь такая, я тебе!
В темноте застучало по металлу, потом вода вроде плеснула. Девка снова закричала, но не так, как раньше, не жалостливо.
— Сзади они! Берегись, плюнет!
Молодцом, девчонка, ешкин медь, Степану, выходит, помогала! А я ему даже крикнуть в ответ не мог, чтобы себя не выдать. Нутром чуял — подбирались, сволочи, близко. Одного я по тени заприметил, ага. Он по потолку рванул, хотел сверху меня обнять, что ли.
Ну выпал я ему навстречу вовремя. Только когда бензин в закрытом месте пускаешь, харю надо в сторону держать, а то в глазья огонь летит. Шарахнул я в осьминога в упор, в башку, славно так, аж мозги у него по потолку размазались. А сам он от потолка быстро отклеился, мне под ноги свалился. Горит и орет, орет и горит. Не, никакой он не осьминог, почти как человек, я его близко разглядел. Только руки-ноги вытянулись, дык они у его вроде как без костей, что ли.
— Степан, я здесь!
— Слава, я уже иду! Берегись, чтоб не плюнули!
Долго мне болтать не дали. Тот, что за окном прятался, снова показался, только из другого уже окна. А за ним — еще двое, оба в рванье, ну в жисть не скажешь, что вояки! Первый клюв растопырил, захлюпал так, словно отхаркнуться хотел… ну и плюнул.
Это хорошо, что он клюв сперва открыл. Я шкафом успел прикрыться, хотя тут же взад отбегать пришлось. Такой хрени никогда не видел, чтоб холодное железо потекло! Дык я, если честно сказать, чуть в яму с водой не грохнулся. Шкаф, что передо мной, мигом язвами покрылся, зашипел, заплевал все вокруг. Это второй гад плюнул! Маленько все же на руку и на рубаху попало, больно, аж жуть! Хорошо, что рубаха из дубленой кожи. Хотя маманя после так заштопать и не смогла, решето из рубахи получилось, ага.
— Хомм-мо, убиррайссся…
— Это нашшш домм…
Ох ты, ешкин медь, я сразу и не понял, кто это шипит. Вроде как прямо в башке зашипело. Ни фига себе, это с каких же это пор всякие гниды на Пепел права заявляют?
Я на шкафы навалился, они ж гнилые, один за другим посыпались, пылища взлетела, ни черта не видать, только окон проемы. Ну чо, подсветил я с огнемета, славно так подсветил. Двое взад в окна кинулись, а сбоку еще третий лез, и ему, засранцу, хватило! А чо в окна кидаться, такое пламя и в воде не сбить! Вони от них было, хоть нос зажимай, а визгу-то! Потопал я взад, на край воронки, поглядеть, как там Иголка. Иду себе, в пыли, как в тумане, огнемет баллоном за все углы бьется. Все же неудобно его внутри зданий таскать. Да и вообще, тяжеленные они, и часа не проносишь, как плечо гудит.
— Эй, Иголка, как тебя там, не ходи никуда! — кричу. — Стой на месте, сейчас сниму тебя!
Она заметалась маленько, да кто б на ее месте не напугался? И чего ее в развалины понесло одну? Точнее — не одну, их же двое было, мужик еще тот. Заметалась, не знает, то ли слезать с уступчика, то ли дальше там прятаться. Я б тоже на ее месте запутался. Глянул я — а Степан двоих положил, еще двое его маленько в угол загнали. Вояки из них никакие, сразу видать, но Степан не дурак подставляться. Там, рядом с воронкой, залитой водой, такая штука торчала — вроде как кабина, гнутая вся, внутри кнопки, рычаги, машина какая-то была. Голова умный, он говорит, это вроде рас-перди-тельный щит, во, выговорил. Короче, дядька Степан за щитом пригнулся, то вылезет стрельнуть, то взад прячется. Двоих уложил, прочие попрятались, издалека плевались. Жуть, как они плевались, железо спереди у рас-пер-дительного щита текло, еще маленько — и Степана видать станет.