— Ты, дохляк, — Кнут навис над Северянином, рыгая в лицо луком и гнилью, — мне плевать, что в хирде про тебя болтают, и чей ты сын. Не тебе меня учить. Я принесу хевдингу столько, сколько смогу. А ты можешь бежать хоть без штанов. Там наверху поговорим.
Неподалеку раздалось царапанье и чье — то быстрое дыхание. Викинги схватились за мечи. Факел горел еле — еле, в запасе оставался только один. Северянин изо всех сил сжал челюсти. Ему неистово захотелось подать голос. Не спорить с дураком Кнутом, а тихонько взвизгнуть, тявкнуть, чтобы те, кто кружили неподалеку, признали в нем своего. Леденея от страха, он запустил себе ладонь за пазуху, провел по голому животу, потрогал ухо. Ничего ужасного пока не происходило, он ни в кого не превращался. По крайней мере, внешне.
— Кнут, он прав, — подал голос Адильс. — Лучше вернемся вместе и позовем осталь…
Он не договорил.
Волчица сидела прямо перед ним, перегораживая узкий проход. За ее спиной Северянин чуял еще двух мощных самцов, и, как минимум, трое находились в боковых ответвлениях лабиринта. Волчица сидела в полном мраке, ее еще не доставал свет единственного уцелевшего факела. Даг видел лишь ее блестящие глаза и волосяной ошейник. Ее стая кружила, ожидая приказа.
Даг ощутил, как ему словно кто — то нашептывает в ухо. Только не человеческие слова, а другие, такие понятные и ласкающие слух визги, томное рычание и утробный рык. Неожиданно он унесся в памяти на много лет назад, он живо вспомнил кузню Олава Северянина и злобного волка Каласа, охранявшего ферму. Это для всех прочих обитателей фермы Калас оставался опасным зверем, которого даже кормили издалека. А для трехлетнего Дага волк стал лучшим другом. Потом Каласа убили лихие люди, но сколько ночей провели они обнявшись, согревая друг друга, волк и чужой всем мальчик, с меткой волка…
— Вот они, волчье отродье, оборотни! — Товарищи Дага натолкнулись на него сзади и тоже замерли. Адильс стучал зубами. Кнут держал на плечах два мешка и ни за что не хотел их выпускать.
— Это не оборотни, — тихо сказал Северянин. — Слушайте меня. Если не хотите, чтоб нас сожрали, уберите ножи. Я сам буду с ней говорить.
— Говорить?! С кем говорить? Эй, Адильс, второй факел, отпугнем их огнем!
Конечно, они не послушались его и сразу же поплатились. Призрачная тень метнулась из темной ниши, целила Кнуту в горло, но налетела на его нож. Кнут спохватился, выронил мешок и, махнув в теснине саксом, почти отсек волку переднюю лапу. Адильс не растерялся, тут же добавил топором. Волк подыхал долго, и все это время Дага страшно мутило. Его левая рука повисла плетью, а в животе, казалось, провернули раскаленный кол. Не выдержав боли, Даг зарычал.
«Ты можешь уйти», — молча передала Северянину Мать стаи.
«Один я не уйду. — Даг показал ей длинный скрамасакс. — Отпусти всех нас, твои братья уже достаточно напились крови».
«Подойди ближе, — молча попросила волчица. — Но не слишком близко. Мои братья боятся тебя».
Северянин сделал три шага вперед, ощущая, как в затылок дышат испуганные мужчины. Двое молодых волков из стаи Матери тоже робели. Шерсть на их загривках вздыбилась, они слишком нервничали и оттого не могли поддерживать беседу. Викингам казалось, что их новый товарищ сошел с ума, а волки не могли понять, почему медлит Мать.
«Вас послали те старики, что поливают кровью своего бога?»
«Они нас кормят, мы одна стая», — подтвердила волчица. По крайней мере, Даг так понял ее беззвучную речь.
«Пропусти нас, мы уйдем».
«Можешь уйти только ты…»
Он ожидал от нее хитрости, коварного броска и потому был настороже. Он предвидел эту хитрость еще до того, как Мать передала команду своим взрослым щенкам. Двое обходили людей сзади, бесшумно переступая лапами по краю колодца. Они приседали, прижимались к земле и наконец прыгнули вместе.
Но опоздали. Как и оба викинга из команды покойного Хлива. Даг уже летел навстречу двум оскаленным пастям. Волчица вздыбила шерсть, вскочила, коротко рявкнула своим, пытаясь остановить, запретить свое же решение. Первый из нападавших уже корчился, наколотый на меч. Второго Даг подпустил ближе, но бить не стал, ухватил пятерней за верхнюю челюсть.
Кнут, не раздумывая, занес секиру.
— Стой, не надо! — удерживая за пасть визжащего волка, Северянин повернулся к матери. — «Я убью их всех. Ты это знаешь. Я сильнее вас».
Волк вырывался изо всех сил. Изогнувшись, он ухитрился оцарапать Дага задними лапами. Он разевал пасть и несколько раз поранил Дагу ладонь, но клыками дотянуться не сумел. Он был чертовски тяжелый и ловкий, Северянина мотало из стороны в сторону. Но и зверь слабел, жизнь потихоньку вытекала из него.
«Отпусти его, — проворчала волчица. — Уходите все трое, отпусти его».
«Нет, теперь не отпущу, ты обманула меня», — Северянин ощутил нарастающий гнев. Левая рука, совсем недавно непослушная и слабая, готовилась поймать в полете еще одного волка. Вместе с гневом в Дага вползало что — то еще, с каждым мигом обволакивая его все сильнее изнутри. У парня не отрастали уши и шерсть, но неожиданно он с острой неприязнью ощутил вонь, исходящую от людей. Он удивился, насколько противно и грязно разило от обоих, и удивился, как он прежде мог не замечать, и спал и ел с этими чудовищами, от которых следовало держаться подальше…
Этот зверь был матерым, шерсть в шрамах, подпалинах, и весил раза в полтора больше предыдущего. И напал хитро, словно привык к человеческой изворотливости. Не на горло кинулся, а вниз, в подбрюшье, как это делал столько раз, догоняя ослабевшую лошадь или олениху.
Стертые клыки клацнули впустую. Если признать правду, Старый напал неохотно. Мать приказала, он полез, хотя сам никогда бы не решился. Оттого и Старый, что предпочитал отсидеться в засаде, не кидался на рожон, даже когда посылали волхвы. Кругами ходил, сутками в снегу ждал, но на верную смерть не кидался, чуял ее издалека.
И здесь смерть ждала его, хотя ничего опасного в вонючем сосунке с железом он не чуял. Он чуял метку, но людей с меткой он помнил, хотя давно не встречал. Люди с меткой были чрезвычайно опасны, но никогда не объявляли войну волкам. Век волка короток, но он смутно помнил, как люди с метками приносили своих детенышей под бок к Матерям, чтобы детеныши привыкали жить на две стороны. Матерям это не слишком нравилось, но ослушаться они не могли: старики с метками и без всякого железа умели сделать так, что разом погибал весь выводок, с ними приходилось жить в дружбе. За дружбу меченые хорошо платили. Старый даже сглотнул, вспомнив вкус жирных коров, которых привязывали в лесу… Но остановиться уже не мог.
Извернулся для второго броска и жалобно взвыл от страшной боли. Железные пальцы сомкнулись на его морде вырывая верхнюю губу вместе с ноздрями. Челюсть треснула, горлом хлынула кровь. Меченый пошатнулся, но устоял.
Северянин разжал обе ладони — два волка лежали мертвыми у его ног.
«Нет, нет, пусть уходят…»