Над рядами замерших людей пронесся вздох. Почти все эти мужчины добились своего положения силой и жестокостью, они сотни раз обагряли свои мечи чужой кровью и не знали сомнений. Многие сами штопали себе раны и умели смеяться в бою, получив красивый удар. Но нынешним утром происходило нечто, неподвластное их пониманию. Даже истые ревнители католической веры замерли, пораскрывав рты.
Поппо повернулся и пошел к орешине, вытянув вверх узловатую руку с дымящимся куском железа. Его белые губы шевелились, глаза широко смотрели в небо. Один раз он едва заметно покачнулся, и Даг едва не откусил себе язык. Северянину казалось, что эти девять шагов никогда не закончатся, что невидимое солнце и само время замерло, и все они тут будут торчать вечно.
Громкое «Ааахх!» прокатилось над усадьбой, когда епископ кинул под ноги Харальду багровую от жара крицу. При этом ни малейшей гордости или самолюбования не отразилось на его бледном лице. Лишь горели глаза в обрамлении синяков после бессонной ночи.
— Вот вам чудо! — промормотал кто — то.
— Великое чудо, явление милости Господней! — подхватили германцы.
— Падите ниц, проклятое племя, — прошептал один из соратников Поппо, тыча трясущейся рукой в помертвевших датчан.
Некоторые из саксов упали на колени. Знатные датчане набычились, словно остекленели. Холопы поразевали рты. Северянин неожиданно ощутил, как качается где — то в высоте невидимая стрелка весов. Качается едва уловимо, достаточно легкого вздоха, чтобы повернуть весь ход жизни в другую сторону. Очевидно, отец Поппо ощутил это еще раньше. Он словно очнулся от сна, сгорбился, потемнел и прошелся обратно, демонстрируя всем невредимую ладонь. Восхищенные возгласы и бормотание слились в общий крик. Кто — то плевал на остывавшее железо. Кто — то тянул пальцы, не доверяя своим глазам.
Епископ словно ждал чего — то. И дождался. Толпа расступилась, слуга принес ведерко с жидким воском, Епископ скинул с плеч тунику, остался в одних коротких нижних штанах с подвязками. Даг про себя отметил, как сильно похудел Поппо со дня их первой встречи. Поппо не мог похвастаться мышцами и боевыми шрамами, но Северянину вдруг показалось, что белая немощная плоть клирика покрыта сияющим невидимым доспехом.
Раб, наверняка обученный заранее, окунул серую ткань в расплавленный воск и, почтительно склонившись, накинул на плечи Поппо.
Герцоги и князья вскрикнули хором, отшатнулись, замахали руками, когда раб поджег полу туники. Харальд Гормссон, конунг данов, застыл с отвисшей челюстью. Приказания отдавал не он, он вообще не додумался бы до такого изощренного испытания.
Туника горела вовсю. Сворачивалась в струпья, сползала с тела епископа, корчилась на сырой земле. Черные лохмотья искрили, взлетали в воздух. Поппо воздел руки к небу, поднял лицо и вслух читал на латыни. Когда от его одежды осталась пыль и лужа воска, слуги облили его теплой водой.
— Воистину чудо! — прохрипел стоявший впереди Дага пухлый священник и оборотил назад заплаканное лицо.
Северянина точно обожгло. Это был отец Бруно собственной персоной, духовник Карлен! Каким образом он выжил в разгромленном посольстве, или его вывезли раньше, вместе с девушкой, выяснять было некогда. Потому что Бруно тоже узнал его, затрясся и побелел. Слезы его высохли, толстяк тыкал в Дага пальцами и что — то визжал. Даг ничего не понимал из потока бранных слов. Он отступал назад, хватаясь за декоративный меч у пояса и сам же отдергивая руку. Обнажить оружие в подобном месте означало верную смерть.
До меча он успел только дотронуться. Со всех сторон заблестели клинки. Тяжелая рука легла сзади на плечо.
К счастью, большинство собравшихся смотрели в другую сторону. Кажется, епископа Поппо завернули в чистую одежду, усадили в кресло. Кажется, многие попадали на колени. Но Даг всего этого не видел. Он не видел, как Харальд Датский обратился к своим ярлам и первый согласился войти в купель. Он не видел, как дружинники с датских кораблей становились в очередь, скидывали одежду, чтобы угодить своему конунгу. Он не видел, как свирепых ярлов подводили к епископу по одному для благословения, и как многие пытались целовать ему руку…
Обо всем Северянин узнал гораздо позже. А пока его плотно окружили шестеро рослых солдат, отжали в сторону и затолкали в соседнее помещение. Толстяк Бруно буквально повис на плече у стройного человека в красивой красной мантии.
Этого красавца Даг тоже вспомнил. Кажется, он видел его мельком в Кведлинбурге возле старого императора. И кажется, этот украшенный перстнями надменный человек немало значил в империи.
— Вот он, вот он. — Отец Бруно плевал слюной и, заходясь от бешенства, перечислял преступления Северянина. — Ваша светлость, это опасный убийца, он умертвил… он изнасиловал… поджег… лучшие люди пали от его руки… наверняка пробрался сюда, желая совершить покушение… Господь поставил меня на пути зверя!..
— Тихо, — прогудел квадратный. — Эй, найдите мне Живо графа Адальберта и барона Клоца. И заприте дверь.
Солдаты крепко держали Дага за руки. Так крепко, что он не мог шевельнуться. Человек в красной мантии шагнул сторону, отхлебнул из кубка. Под роскошной накидкой Даг заметил не менее роскошные латы. Кованый панцирь с фамильным гербом мог позволить себе лишь очень богатый человек. Тонкие черты лица казались вырезанными из мрамора. Голубые глаза сверлили пленника, губы кривились.
— Кто ты такой, говори быстро. Иначе велю разложить костер.
Северянин назвал себя с достоинством, которое позволяло положение. К этому моменту у него отняли меч, обшарили всего, нашли нож и камень для пращи. Все, что отняли, вывалили на низкий стол. Коготь они не тронули, зато заметили перстень. Даг мысленно поблагодарил всех богов за этот случайный подарок Оттона. Император на радостях от победы раздал немало драгоценностей, но эта вещица его светлости была явно знакома.
— Откуда у тебя это?
— Мне подарил его император за взятие Даневирке, — задрал подбородок Даг. — А ты кто такой?
Вместо ответа он получил пару тычков в печень.
— Повежливей, вонючка, на «вы»! — прошипели ему в ухо. — Ты говоришь с его светлостью, графом Герхардом, сенешалем его императорского величества.
— Украл он, украл! — Отец Бруно подпрыгивал, как балаганный плясун. — Этот змей хотел втереться в доверие к его преподобию…
— Итак, за взятие Даневирке? — задумчиво повторил граф.
Скрипнула дверь. Появились двое. Адальберт кого — то Дагу смутно напомнил. Барон же был похож на квадратную мохнатую обезьяну.
— Святой отец, еще раз, коротко и понятно, — щелкнул пальцами Герхард.
У Бруно не получилось коротко, но к концу его пламенной речи Северянин почувствовал, как на горле сжимается незримая петля.
— Граф Адальберт тяжело воспринял потерю брата, — произнес сенешаль.
Теперь Даг понял, кого напомнил ему длинный прилизанный Адальберт. Совсем некстати он оказался братом растерзанного маркграфа шлезвигского, отца Карлен. Впрочем, граф вовсе не рвал на себе волосы от горя. Он разглядывал Дага, точно вредную букашку. Барон Клоц почесывал волосатый рот.