— Вы — местная стража? — уточнил я.
— Ага, — кивнул старший, при этом простом жесте чудом не сверзившись с бочонка. Видимо, решив сгладить эту промашку, пояснил: — На нас тут порядок держится и вообще все. Абсолютно все.
Подчеркивая значимость своего высказывания, он поднял согнутую в локте руку, выставив в направлении звездного неба указательный палец. При этом опять зашатался, не упав благодаря тому же чуду.
— Мне их даже резать совестно, — тихо прошептал горбун. — Этих оболтусов поставь нужник охранять — так из него средь бела дня все дерьмо без помех вынесут.
Честно говоря, первоначальная идея прорываться до порта, оставляя за собой смерть, слезы и горящие руины, тоже перестала меня привлекать. Так уж принято, что въезды в города охраняются наиболее тщательно. Но, если судить по этому посту, стража Альлабы исполняет свои обязанности без лишнего энтузиазма. И вообще, я начал сомневаться, что существ, подобных этим, вообще можно причислять к стражникам.
Да их парализованная старуха веником разгонит…
— А чего вы в железе бродите, дотерпеть до гавани не могли? — вдруг почти трезво спросил старший.
— Ага, — ответил я.
— Гы… Жеребчики стойла разнесли и рванули в чистое поле, к табуну кобылиц. Точно сказано?
— Вроде того.
— Выпить есть?
Выпить у меня не было, но, поняв молчание неправильно, пьяный начал склонять меня к коррупционным действиям:
— Если найдется, я вас до гавани самолично провожу. Прослежу, чтобы по пути к вам не задирались. У меня ведь о-го-го! Порядок полный! И хрен с ним, с постом этим. Чужие все равно здесь не ходят, потому как меня все боятся. Так зачем стоять, если можно выпить с приличным человеком?
— К гавани проведешь? — не поверил я своей удаче.
— К ей… К ею… К евою… Тьфу, мать ее соленым ржавым якорем в гнойную спину трухлявой ведьме! К ней самой!
Это было весьма кстати, потому как разобраться, где в этом лабиринте дорога в гавань, самостоятельно было бы непросто. Мои соратники это тоже понимали и, вместо того чтобы накинуться на стражу с ножами, откуда-то из-за спины протянули кожаную флажку. Я не стал спрашивать, что в ней, также не стал выяснять, почему, вопреки корабельному закону, у кого-то оказалось неучтенное спиртное, и даже не попытался выяснить личность нарушителя. Просто протянул посудину стражнику.
Тот, резко оживившись, присосался к ней, будто несчастный египетский еврей, которого Моисей за все сорок лет странствий по пустыне ни разу не напоил. По мере опустошения фляжки глаза стражника начинали блестеть все ярче и ярче, в них даже проявилось что-то похожее на зачатки здравого смысла. Наконец плечи его распрямились, он резво встал, покачнулся, икнул, вытер губы рукавом, на котором заскорузлого сала было куда больше, чем ткани, и, отбросив опустевшую посуду, залихватски скомандовал:
— Все за мной! Не отставать! А ты, мокрый крысеныш, впереди шагай, ведь я в темноте плохо вижу, а заблудиться в этом шлюхином логове проще, чем об забор высморкаться.
Кто-то говорил, что ишак, груженный золотом, откроет любые ворота? Автор изречения был очень щедрым человеком. Для того чтобы сотни северных головорезов коварно пробрались на территорию главной твердыни южных террористов, мне хватило флажки с сомнительным вином.
— Дядь, а дядь!
— Чего тебе, пацан? — в который раз ответил Тук. Малолетний стражник почему-то принял его за старшего или как минимум очень авторитетного.
— А вы правда с Наком Вешателем ходили?
— Это еще кто с кем или за кем ходил, — буркнул Тук, плохо представляя, как иначе на такое отвечать.
— Я вас сразу узнал, по горбу. Не так много в отах горбатых. Я, если честно, только Кутия и знаю. Видеть доводилось. Но он, говорят, утонул, когда схлестнулись в проливах с имперцем. Наверное, застежку кирасы заело. А зачем вам баллисты?
— Чтобы стрелять.
— Так ведь их на корабле можно оставлять.
— На корабле всякое бывает, в том числе и мутное. А ну как своруют?
— Так корабль ваш на берегу остался? Не дошли? Течь открылась?
— Вроде того.
— Слишком много вас для одного корабля. Три галеры надо, никак не меньше. Неужто все сразу потекли?
— Ага.
— Честно?
— Клянусь девичьей честью твоей прабабки. Да чего пристал?!
Я, краем уха прислушиваясь к беседе, основное внимание обращал на обстановку. Здесь было на что поглядеть. Не знаю, есть ли вообще в этом городе обычные дома, где принято жить у нормальных людей. Ни одного пока что без веселых вывесок не заметил. Причем текст на всех без исключения вывесках отсутствовал, скорее всего ввиду поголовной неграмотности потребителей услуг, а о специализации заведений говорили бездарно намалеванные картинки. Они, надо признать, были понятны даже клиническим идиотам. Чаще всего встречались выполненные на все лады изображения посуды, заполненной пивом или чем-нибудь непенящимся, но очень сомневаюсь, что лимонадом. Чуть реже попадались полуодетые или даже вовсе голые красотки с гипертрофированными, ярко накрашенными губами, растянутыми в недвусмысленной улыбке. Иногда их заменяли пухлые мальчики или даже особы непонятные. Игральные кубики раскачивались над входами в местные казино. Пару раз видел портреты мужчин с отсутствующим взглядом и чем-то похожим на курительные трубки в губах. У входа в такие места штабелями лежали люди, лица у них были копией нарисованных на вывесках.
Изо всех углов к нашей процессии почти непрерывным потоком выскакивали женщины, в чьей профессиональной принадлежности было невозможно усомниться. Целью их атак было отбитие хотя бы одного воина от наших стройных рядов с целью затаскивания добычи в порочные глубины этого рассадника разврата. Нам стоило немалых трудов отбиваться от этих порочных особ, а уж шум стоял такой, что небось на Железном Мысе слышали. Ругались эти дамочки столь виртуозно, что оба наших боцмана краснели от стыда за свою скромность, по силе криков равных им тоже не было. Зеленый, спрятанный под плащом, вздыхал от зависти, стараясь запомнить все до последнего слова, но, похоже, не справлялся — слишком уж широк поток новой информации.
Хуже всего приходилось, когда атаки предпринимали не распутные женщины, а существа мужского пола, но той же профессии. Мои воины, не избалованные доведенной до идиотизма идеей свободы цивилизованного общества, шарахались от таких «красавиц» будто от чумы, предпочитая с боем прорываться через орду погани, чем терпеть прижимающихся особей альтернативной ориентации.
Несколько раз к авангарду колонны выходили личности, сказать про которых пьян — это значило обозвать слона тушканчиком. От них следовали неоднократные предложения выпить, пару раз нас принимали за каких-то давних приятелей, столько же раз просили угостить в долг славных воинов, которым грозит неминуемая гибель от затянувшегося похмелья. Одному попрошайке старший стражник даже в глаз двинул — уж очень приставучим оказался.