Гайяр не трус.
Но предпочитает не рисковать.
— Я желаю видеть всех, — Кайя присел рядом с девушкой. Холодная, мертва уже несколько часов, но трупное окоченение еще не наступило. Губа распухла, треснула, однако крови нет. И руки ее подозрительно чисты, пахнут лавандовым мылом. Вряд ли она приняла яд добровольно. — Бароны. Таны. Рыцари. Оруженосцы.
Им всем еще кажется, что Кайя прежний. У них будет возможность убедиться в обратном.
Гайяр не стал задавать вопросов. Подобрался. Еще не боится, скорее испытывает разумные опасения. Что ж, у него имеются основания.
— Это займет время.
У Кайя оно есть. И ждать он умеет.
В парадном зале Кверро живет ночь. Вносят свечи, поджигают светильники, но зал слишком велик. Ребра пилястр выступают из темноты. Желтые сполохи рисуют на кладке картины, и сквозняк заставляет свечи кланяться.
Кайя ждет.
Он закрыл глаза. Со стороны, должно быть, кажется, что Кайя спит. Это и вправду похоже на сон, в котором границы реальности плывут.
Зал наполняется людьми.
Время позднее, но нет никого, кого бы подняли с постели.
Запах оружия. Металла и еще гнева, лимонно-желтого, с резким привкусом.
Он позволяет им занять места. По памяти восстанавливая рисунок зала.
Справа — Гайяр.
Слева — Деграс с сыновьями. От них тянет с трудом сдерживаемым возмущением. Все трое злы, и всполохи рыжего порой дотягиваются до свечей. И до Гайяра. Так выглядит сомнение. И в хозяине Кверро, и в собственных догадках, которые наверняка кажутся Деграсу чересчур размытыми. Впрочем, Кайя рад, что хотя бы этот человек не обманул его ожиданий.
Таркоты. Настороженное ожидание. Готовность. К чему?
Но вины нет. И страха тоже…
Людей много, но Кайя готов уделить время каждому.
— Сегодняшнее происшествие едва не стоило жизни моей жене и моему сыну. Возможно, оно будет стоить жизни моему дяде, — он не собирался терять время на вежливые слова. — Мне сказали, что виновные мертвы. Однако я не уверен, что все виновные мертвы.
Ропот.
— Я это исправлю. Прошу вас оставаться на местах. Если вы не причастны, вам нечего бояться.
Гайяр выдерживает прямой взгляд.
Странно, что больше нет запертых дверей. Вернее, двери есть, но приоткрыты, и Кайя способен понять, что находится с той стороны.
…досада. Раздражение людской глупостью, неспособностью довести простейшее дело до закономерного финала. Он не причастен напрямую, и даже косвенно — слишком отчетливо понимает опасность подобных игр, — но предпочел бы, чтобы те, в подвале, ответили за убийство, а не за попытку.
…уверенность.
Он богат. Силен. И пользуется поддержкой многих. Он доказал свою верность дому Дохерти, и бездоказательное обвинение станет причиной раскола, который сейчас недопустим.
Что ж, в чем-то он прав. Но Кайя знает, что с ним делать.
Деграс чист. Его сыновья тоже…
…дальше.
От человека к человеку. И не находится никого, кто смеет отвернуться. А в зал возвращается тишина. Они и дышать-то боятся, что хорошо. Кайя помнит все оттенки страха, и безошибочно выбирает нужный.
— Зачем? — он смотрит в глаза рыцаря, черные из-за расплывшихся зрачков.
— Леди не должно было там быть… леди не…
Его память выворачивается наизнанку. В ней много лишнего, личного, что Кайя отбрасывает с самому ему непонятной брезгливостью, оставляя себе лишь имена.
Список невелик, и Кайя знакомы эти люди. Славные рыцари, которые решили, что будущее следует подкорректировать, пока имеется подобная возможность. И странно то, что не было в их действиях личной выгоды, скорее уж необъяснимая уверенность, что поступок их, несмотря на всю его мерзость, является благим. Если это не глупость, то что?
Кайя убрал руку, позволяя человеку упасть. Все-таки его вмешательство по-прежнему было грубым, смертельным, хотя следовало признать, что слышать он стал лучше.
И не только слышать.
Его воля накрывает зал, и каждый, находящийся в нем, чувствует ту грань, которая отделяет его от смерти. Они больше не способны двигаться, и на ногах стоят лишь потому, что Кайя разрешил.
В его силах остановить их сердце. Или запретить дышать.
Лишить зрения. Слуха.
Самой возможности мыслить.
И Кайя нужно, чтобы все это поняли.
Забирает он лишь тех, кто виновен, позволяя остальным прочувствовать, как медленно уходит чужой разум, а с ним и жизнь. Впрочем, ничего нового он не узнает. То, что внутри, желает довершить начатое, но Кайя не собирается слушать его тоже: он хозяин над своим зверем, а не наоборот.
И Кайя возвращает людям их свободу.
— Убрать, — переступив тело, Кайя возвращается к креслу. — Их место на площади. Не хоронить. Поставить глашатая, который объяснит горожанам, что произошло.
Слушают, внимательно, но с облегчением и какой-то безумной радостью. Чему они рады?
Тому, что остались, живы.
— Остальных, из подвала, тоже касается. Также к смерти приговариваются следующие люди…
…торговец, продавший селитру и серу. Он не мог не знать, для чего они нужны.
…оруженосец, что служил связным.
…камердинер, который помог отыскать исполнителей.
Список не так, чтобы велик, и многие люди, в нем значившиеся, уже мертвы. Однако это не значит, что они избегут наказания.
— Вне зависимости от сословия движимое и недвижимое имущество виновных в измене будет отчуждено в пользу дома Дохерти. Те, кто имел титул, будут лишены его без права восстановления. Их щиты будут сожжены на площади, а имена — вычеркнуты из Родовой книги.
Тишина. Но ей недолго длиться.
— Их наследникам я готов предоставить выбор. Чаша или меч.
У всех четверых есть взрослые сыновья. Но от того не менее тошно.
— Но если выбор не будет сделан до заката, я вырежу весь род. Одна жизнь против многих — решать вам.
Вздох и всхлип.
— Я хочу, чтобы каждый, из находящихся здесь, понял, что любая попытка причинить зло моей семье, отразится, прежде всего на ваших семьях.
— Но по закону… — кто-то решился подать голос, но Кайя не намерен был слушать.
— Я теперь закон.
Молчат. Боятся. Ненавидят. Но страх все же сильней. И Кайя не уверен, правильно ли поступает, но… если спустить, повторят. Деньги. Власть. Идея. Не важно, что, но им плевать на его семью. Пусть же поберегут собственные.
Он сделал то, что должен был сделать. Еще один разговор и можно будет вернуться.