— Кто ее построил?
Дорога была достаточно широкой, чтобы ехать рядом. И это тоже было странно. Разве не привычней была бы тропа?
— Люди. Очень давно.
Сто лет? Двести? Триста?
— Несколько тысяч, — Урфин умел угадывать ее мысли. — Они же возвели Ласточкино гнездо и другие… убежища. Выбрали такие места, куда сложно добраться.
Почему? Есть же дорога и получше многих иных дорог, по которым случалось путешествовать за эти дни. Признаться, Тисса устала. Она не думала, что настолько слаба. И ведь не требовалось ничего, кроме как в седле держаться. Урфин и ехал-то медленно, с частыми остановками. Ночевать останавливался в деревнях, хотя Тисса понимала, что без нее он добрался бы быстрее.
И чувствовала себя неловко.
А тут вот…
— Увидишь, ребенок. Думаю, тебе понравится.
Дорога поднималась к солнцу, и желтый его свет стекал с гладкой поверхности к обочинам, окрашивая снежные горы. Воздух стал суше. И похолодало.
— Дыши глубоко и медленно. И не разговаривай.
Тисса кивнула.
Голова кружилась, но не сильно. Зато вдруг возникла уверенность, что еще немного и она взлетит. Небо ведь близко и плотное… Горы вдруг закончились. А дорога — нет.
Она больше не казалась широкой, напротив, опасно узкой, лежащей на пустоте. И разве тонкие струны, протянувшиеся от краев к скалам, способны удержать ее.
Урфин спешился и подошел к самому краю:
— Здесь очень красиво. И безопасно. По этому мосту не проведешь армию, особенно, если мост убрать. Иди сюда.
У Тиссы подгибались колени. Она не боится высоты, но… здесь все иначе! Небо — близко, земля — далеко. Даже не земля — седое море с гривой волн. Ветер перебирает канаты, которые выглядят совершенно ненадежными. Тысячи лет? Этот мост простоял тысячи лет?
А если он рассыплется?
Вот сейчас, когда Тисса вступит, и рассыплется?
— Не бойся, — Урфин обнял, и стало как-то… спокойней. — Сейчас я позову замок, и нас пропустят.
Она совсем ничего не поняла.
Как можно позвать замок? Дудочкой, как он звал паладина?
Но Урфин присел у дороги и прижал ладони к камням, которые вдруг изменили цвет. Они наливались краснотой, словно раскаляясь изнутри, и цвет этот расползался по дороге. От ячейки к ячейке.
— Это магия?
— В некотором роде, — Урфин поднялся и продемонстрировал совершенно целые руки. — Древняя очень. Забытая. Идем. Теперь безопасно.
Он держал Тиссу за руку, а она держала лошадей, которые тоже не хотели верить, что теперь безопасно. А над дорогой поднялся серебристый туман, и стоило сделать первый шаг, как туман окутал Тиссу с ног до головы.
— Он не позволит тебе упасть.
От тумана мех на куртке поднялся дыбом. А когда Тисса прикоснулась, ужалил пальцы.
— Скоро привыкнешь.
И не обманул. Скоро Тисса осмелела настолько, что сумела оторвать взгляд от дороги. А та тянулась к одинокой скале, выраставшей из моря. Не зуб, но акулий плавник, и замок, оседлавший его вершину, выглядит слишком ненадежно для убежища.
Черная стена. Черные башни.
И синий флаг с белым паладином над воротами.
Ласточкино гнездо…
И новый дом. Надолго ли в нем Тисса задержится? Возможно, что навсегда… но ее это не пугает.
Если пойманный за хвост тигр обернулся, улыбнитесь: тигры очень ценят вежливость.
Совет бывалого охотника.
Платье и вправду оказалось великовато, но если пояс потуже затянуть, то глядишь, как-нибудь и не спадет. Да и объемная куртка из черного жесткого меха отчасти прикроет недостатки фасона. С обувью сложнее. Или старые туфельки, или белые валенки, к которым заботливо прилагалась пара шерстяных носков. Валенки погоде как-то больше соответствовали.
У дверей моей каюты дежурил Юго, пребывавший в настроении задумчивом, если не сказать — мечтательном. Зажав в кулаке гвоздику, он обрывал лепесток за лепестком, выкладывая из алых лоскутов узор, понятный лишь ему одному.
Я обошла узор по краю.
Старался ведь человек.
— Ллойд ждет вас на палубе, — Юго сунул остатки растерзанного цветка в карман. — Он забавный.
— В чем?
— Умеет выбирать подарки людям.
Наверное, за то время, когда я пыталась привести себя в порядок, что-то произошло, и Юго знает, что именно, но мне не скажет. А я и спрашивать не стану. Помнится, подарки разными бывают.
Море было спокойно, и на палубе накрыли стол. Впервые за последние дни сам вид еды не внушал мне отвращения.
— Холодный язык под можжевеловым соусом. Морской окунь. Семга на гриле. Простите, что выбор не велик, но сами понимаете… — Ллойд помог мне сесть и заботливо набросил на плечи меховую шаль. Второй укутал ноги.
Сам он переоделся, сменив серый пиджак на кожаную куртку с заплатами на рукавах.
— Благодарю, я…
…попробую что-нибудь съесть и надеюсь, меня не вырвет.
— Выпейте, — мне протянули чашу с чем-то густым и острым. — Это хаш. Поможет. Во всяком случае, моей жене помогало. Вы извините, если лезу не в свое дело, но… женщины в положении имеют несколько иную ауру.
Ну да, конечно. Забыла, с кем имею дело. И Ллойд не стал отнекиваться.
— Мысли я тоже могу читать, точнее проникать в сознание, как и подавлять волю, внушать что-либо. Но это вы почувствуете.
— Спасибо за откровенность.
В чаше — густой бульон. И мелко-мелко нарезанное мясо. Какие-то травы. Специи. Остро. Вкусно. Мало. Главное, что, из чего бы хаш не варили, но я хочу еще. Вот только у хозяина собственное мнение насчет диеты.
— Сначала рыба. Вам полезна рыба.
Ллойд не позволит мне остаться голодной. Он сам наполняет тарелку, поливая окуня темно-желтым густым соусом. Соус сладкий, а рыба почти безвкусна, но это тоже хорошо.
Я тщательно пережевываю каждый кусок, оттягивая неизбежность разговора. После окуня — язык… и снова бульон. Не думала, что в меня влезет такое количество еды. Наступает состояние сытой сонливости и противоестественного в данных обстоятельствах удовлетворения жизнью. Однако Ллойд не позволяет ему длиться долго.
Смена сервировки — на столе появляется глиняное блюдо, наполненное красными углями, на которых стоят кувшины — сигнал к началу разговора.
— Вы позволите называть вас по имени?
Почему бы и нет?
— Хорошо. Изольда, я понимаю, что вы не в том состоянии, чтобы поддерживать светскую беседу, но нам все равно нужно обсудить некоторые вопросы.