— Да. Если б ещё мои обязанности хоть этим исчерпывались. Так ведь нет.
— Было бы проще, если бы ты действительно захватил власть над Землёй и был бы избавлен от необходимости ещё и тут убеждать и договариваться. Какая мысль, а?!
— И ты туда же…
— А мне нравится ход мыслей твоего ученика! — заявила айн. — И сам он мне нравится. Будь осторожен. Он может стать твоей гибелью, но пока — толковая голова и плечо, на которое ты способен опереться.
— Иди ты… Арс, ну ерунда же, ты не можешь всерьёз мне это предлагать!
— Вот даже не знаю, если без шуток. Мир здорово изменился, а в тебе я уверен. Ты — нормальный парень, без вывихов в голове, ты мог бы толково управлять всем этим хозяйством.
— Ты думаешь, я этого хочу? Думаешь, не понимаю, чем будет сопровождаться процесс захвата власти? И ради чего? Может ли кто-нибудь из нас быть уверен, что справится лучше, чем нынешние наши шишки? Не-ет.
— Тут бы можно было поспорить. Но вообще ты прав. Вот только как ты будешь выкручиваться? Как будешь убеждать президента в целесообразности подобного сотрудничества с соседом?
— Знаешь, я думал об этом. И вот что решил: подам новость как своё достижение. Типа: с трудом договорился, что, может быть, Мониль станет закупать у нас то, что нам самим не нужно, и за большие деньги, что принесёт процветание и богатство…
— Всему высшему чиновничеству страны, я понял.
— Оптимист. Ещё и этот вопрос о захоронении магических отходов…
— Что?!
— Погодь! Не бурли сразу-то. Тут всё иначе, чем с другими отходами. Магически насыщенные элементы захораниваются в магически инертной области, и постепенно пространство насыщается энергиями всех типов. Перестаёт быть инертным. У себя монильцы уже извели все подобные области, а в демонических мирах таковых в принципе нет. Мы можем брать у Мониля эту хрень и тем самым постепенно делать наш мир в полном смысле магическим. И ещё получать за это деньги.
— А ты уверен, что всё именно так и будет? Что нам не подсунут свинью? Тем более за свои же деньги?
— Это сложный вопрос. Им надо по-любому избавляться от отходов. Настолько необходимо, что они готовы за это платить. Если бы отходы могли причинить вред энергосистеме нашего мира, они бы не стали нам их втюхивать. Мы ведь теперь теснейшим образом связаны — с их же подачи и по их вине. Это всё равно, что вломить ядерными бомбами по соседскому континенту — рано или поздно твой собственный континент тоже захлестнёт радиоактивными ветрами. Разумные люди так делать не станут.
— Ты забыл про ядерные испытания, проводившиеся… Да где только ни проводившиеся!
— Тут вопрос в масштабах. Монильцам было бы проще тогда сваливать отходы в демонические миры, всё-таки другая плоскость. Думаю, ты понял, о чём я говорю.
— Они могут обманывать тебя.
— Довольно трудно обманывать куриала. Я ведь присутствую на всех заседаниях Курии. В общем, это просто невозможно, поверь мне, будь добр.
— Хорошо, верю. Но тебе сложновато будет убедить в этом нашего президента.
— Думаешь? Посмотрим. Пожелай мне удачи.
— Вот уж пожеланий у нас завсегда большой запас… Кстати, шум слышишь?
— Это как раз вертолёт. Пойду рубашку, что ли, свежую надену.
Шум нарастал. Когда я вышел на террасу, завязывая галстук, вертолёт уже опустился на лужайку перед нею. Он был такой маленький, что совершенно не соответствовал масштабам поднимаемого шума. Казалось, будто вертолётик существует отдельно, а шум отдельно, можно отыскать волшебный рубильник, повернуть его, и бело-синяя стрекоза станет абсолютно бесшумной.
Вынырнув из кабины, ко мне быстрым шагом направился молодой парень — я его уже несколько раз видел, здоровался за руку, только вот имя напрочь вылетело из головы. Ну ничего, мне с ним никаких вопросов решать не нужно. Он — просто сопровождающее лицо.
— Господин Кунешов? Идёмте. Вы берёте с собой кого-нибудь?
— Нет. Один полечу.
Терра
Поздней ночью я вышел на террасу своего дома с кружкой чая. Елена уже давно спала, но чайник оставила «заправленным», чтоб только кипятка долить. Она всегда так делала, если я был в Подмосковье или в Москве и предположительно мог вернуться домой ночевать. В принципе, ничто не мешало мне перекантоваться и в одной из московских гостиниц, но захотелось в собственные стены, на собственную кровать. Вертолёт ночью был не нужен, поэтому до Воздвиженского меня мигом домчала чья-то крутая машина.
Разговор с главой государства получился умеренно долгим и на удивление продуктивным.
— С этой бюрократической машиной ты ещё свихнёшься, — неодобрительно сказала айн.
Захотелось грубо оборвать её. В какой-то момент я даже почувствовал обиду. Конечно, она не может понимать, что по нашим меркам это — головокружительно быстрое решение проблемы, без каких-либо намёков на бюрократические проволочки. Но всё равно досадно.
В этот раз я уже не нервничал, как в прошлые. Не первый это был мой личный разговор с главой государства, но впервые — абсолютно серьёзный и прямой, без тени иронии или недоговорённостей. И это успокаивало, ободряло. Ну, в самом деле — здесь же уже не шутки! Здесь уже борьба за существование на суровой политической арене.
— Как вы планируете добиваться для нашей страны хоть сколько-нибудь приемлемого статуса, Алексей Юрьевич? — Вопрос был задан резковато, но, ничего не скажешь — по делу. — Положение провинции — это совершенно недопустимо!
— Речь идёт обо всём мире, а не только о России. Мониль не воспринимает наши страны по отдельности, только в комплексе.
— Это не важно. Я говорю о том, что мы, разумеется, даже не рассматриваем перспективу существования по чужим законам. Речь лишь об интеграции в сообщество, но не о поглощении нас соседом.
— Я это понимаю. Но, видите ли — я не политик. Мне даже трудно сформулировать…
— Мы вам поможем. — Он перебил, экономя время. — Вы лишь должны представлять себе, что тут главное, а что второстепенное…
— Ты выставил себя перед ним слабаком, — сказала мне айн. — Так что он тебя ещё в бараний рог скрутит и как зовут — не спросит. Прохлопал, дуралей, свой шанс!
— Много ты понимаешь!
Было так поздно, что уже вот-вот станет слишком рано. Редкие-редкие дальние огоньки пятнали густо-кофейную мглу московской ночи, такую насыщенную, что казалось, будто она обволакивает и топит в своём омуте. Вообще-то на юге бывает и потемнее, однако такого прозрачно-перламутрового ночного сияния, как летом под Петербургом, тут ожидать не приходится. Единственное, что мне по-настоящему запомнилось из петербургских впечатлений — ночи. Какие-то слишком робкие, ненастоящие, игра в темноту, но не сама она, когда солнце будто бы кокетничает, краем глаза следя за реакцией на своё исчезновение, и воздух кажется кристальным даже в центре города, где загазовано будьте-нате. Но лишь по ночам.