Кайя в борделе.
— Это была его идея! — мой муж спешит оправдаться.
Конечно, кто бы сомневался. А Кайя сугубо в качестве моральной поддержки отправился. Ну или помочь по-дружески, если вдруг случится нужда…
Хохочем оба. Долго. Почти до слез…
— Урфин не обидит ее, — Кайя упирается лбом в мой лоб. Мы смотрим друг на друга, и я вижу себя его глазами. — На войне случается… всякое. Там сложно остаться человеком, но Урфин никогда не позволял себе воспользоваться ситуацией. Я даже не о насилии, скорее о том, что женщины, пытаясь выжить, готовы на многое. Это не для него. Он слишком хорошо знает, каково это — зависеть от кого-то.
Двадцать пять пушек.
Две сотни снарядов.
Бочонки с порохом, отсыревшим, несмотря на солому и овечью шерсть, которой были обернуты бочонки.
— Жадность до добра не доводит, — сказал Магнус.
Он лично осмотрел каждую пушку, цокая языком, не то от восхищения, не то от раздражения, что этакое мастерство идет во вред протекторату и самому мастеру. Вряд ли его получится пощадить.
У пушек были имена, помимо тех, которые Урфин уже прочел.
Справедливость. Возмездие. Закон. Сила.
— Пафос, — дядя щелкнул по носу бронзового монстра, которому предстояло погибнуть, не исполнив предназначения. — И глупость. Твоя, мой мальчик, непроходимая глупость. И не смей отводить глаза, когда я с тобой разговариваю.
— Магнус, я… — оправдания вряд ли помогут.
Дядя и так проявил чудеса терпения, дождавшись, когда останется наедине с Урфином. Если так, то обычным выговором дело не ограничится.
— Внимательно слушаю, дорогой.
И стеком по руке так выразительно похлопывает. Как-то прежде за дядей не наблюдалось привычки со стеком ходить.
— Я боялся, что они снимутся с якоря. Исчезнут. Был шанс их взять, и я…
Короткий удар пришелся по бедру. Было не столько больно, сколько обидно.
— За что?!
— Тебе, поганец ты этакий, было велено в Замке сидеть.
— Да я здоров, как…
— Неужели?
Стек ожег плечо. И этот удар был более чувствителен, чем предыдущий.
— За то, что дяде врешь, — назидательно сказал Магнус.
Донесли. Вот что за люди! Никому нельзя верить.
— Подумаешь, кровь носом пошла. Ерунда… но мы же его взяли.
— Его бы и без твоей помощи взяли, — Магнус присел на ствол. Лишенные колес, пушки в полутьме удивительно походили на бревна с глянцеватой металлической корой. — Когда ж ты поймешь, что не твое дело — за каждым лисьим хвостом бегать? Для этого гончаки имеются. Борзые. И прочие полезные собаки. А тебе надобно этим собакам след показать, да капканы на нужных тропах поставить.
Дядя был прав. И сейчас сказанное им было до отвращения очевидным.
Следовало просто распорядиться.
И ждать.
Гадая, точно ли понят приказ. Добросовестно ли будет исполнен. Не случится ли ситуации непредвиденной, когда чужие ошибки угробят дело…
— Я понимаю тебя, — дядя указал на вторую пушку, кажется «Верностью» нареченную. Находилась она вполне в досягаемость стека, и это слегка нервировало. — Но учись доверять своим людям. Иначе ничего не выйдет. Ты просто не сможешь делать все сам.
— Да. Прости.
Магнус только отмахнулся.
— Ты даже не потрудился узнать, когда корабль пришел.
— Боялся спугнуть.
— Ну да… они накануне якорь бросили. И не было нужды спешить. А вот понаблюдать — это да… это бы надо. Пушки не увозили из города. Их сюда привезли.
Урфин закрыл глаза: он идиот.
Пушки привезли.
Собирались сдать.
Кому? Тому, кто желает поднять восстание. Тени нужен этот груз и… и он явился бы за ним лично. Или отправил человека доверенного, через которого дядя вышел бы на Тень.
А Урфин вмешался. Людей спасал… герой одного вечера.
— Бывает, когда считаешь себя самым умным. И лезешь наобум.
Урфин кивнул. Что он мог сказать? Что не ждал от корабля иного, чем пара десятков человек, нуждавшихся в спасении… или не очень нуждавшихся, если вспомнить ту девушку… как ее звали…
Лицо. Имя.
Комната.
Вспышка боли. Клок тряпки в руке… приглашение. Он должен был куда-то пойти. Предлагали работу… какую? Надо вспомнить. Мальчишка еще был. Грязный.
Пощечина приводит в чувство.
— Ну вот, а говоришь… — дядя зажимает переносицу, заставляя запрокинуть голову. Затылок опускается на что-то металлическое, и Урфин понимает: он сидит на земле, точнее полулежит, и в голове мерзковатая слабость. — Здоровый он… как кутенка утопить можно.
Магнус ворчит не зло.
— Вспоминалось.
— Молчи уже, вспоминальщик.
Дышать приходится ртом. На губах соленое — наверняка кровь.
— А ты думал, что все оно даром пройдет? Все твои переломы, синяки, шрамы… железным себя вообразил? Так и железо предел прочности имеет. Ты к своему подошел вплотную. И если сейчас не угомонишься, то может случиться так, что однажды тебе просто не хватит сил, когда они и вправду нужны будут. Держи. Скоро остановится.
Кровь все шла. Тонкой струйкой сползала по губам. И снова Магнус прав. Слишком много было за последние месяцы всего. Да и раньше хватало. Но как отдыхать, если все не стабильно…
— У тебя много врагов, мальчик мой. Дай им только повод.
— Не дам.
Урфин выживет назло всем. Прежде ведь получалось. На одном упрямстве, а теперь… теперь, пожалуй, он даже знает, чего ради стоит выживать.
— И ты же понимаешь, что теперь дал им удобную мишень.
Это он о чем?
О Тиссе.
— Я не позволю…
— Уже позволил. Весь Замок в курсе, где она провела эту ночь. Ей не простят. В лучшем случае, она перестанет для них существовать.
В худшем… Урфин знал, насколько ядовитыми могут быть слова.
— И свадьба ничего не изменит, если только…
Магнус весьма выразительно замолчал, позволяя самому додумать.
— Ты меня шантажируешь, дядя.
Кровь остановилась. И Урфин оторвал голову от холодной бронзы. Магнус сидел, постукивая стеком по голенищу сапога, и усмехался.
— Сугубо по-родственному, мальчик мой. Сугубо по-родственному… а что делать, если ты такой упрямый? И дружок твой такой же чистоплюй… нельзя заставлять, нельзя заставлять. Нельзя, но иногда можно и нужно, для твоей же пользы, — он протянул руку. — Подумай еще вот над чем. При том, что происходит… при наших законах… лучше иметь действительный титул, чем его не иметь.