— Кто вам сказал, что вас зовут Игорь Гладких? Врач в больнице или Карел?
— Карел врачу сказал...
Лиза повернулась ко мне:
— Стерто все, что было до больницы. Возможно это последствия травмы, шокового состояния, но я сомневаюсь. Слишком болезненно он реагирует на попытки пройти глубже... — Она снова взялась за Игоря: — После того, как вы отработаете, вас забирают домой. Кто вас кормит?
— Пашка привозит, а когда Валька наварит, баба Карелова...
— Каждый вечер вам дают водку?
— Сами покупаем, у Вальки же...
— Теперь слушайте очень внимательно и постарайтесь вспомнить. Куда Карел вас возил, кроме уличной работы? Он возил вас в больницу? Или в паспортный стол?
— Нет, он не возил... — Мужик как-то странно замялся, на его худой щетинистой шее дергалась жилка.
— Значит, приезжали к вам, так? Какие-то люди приезжали прямо к Карелу, в квартиру, и осматривали вас?
— Не... Забирали куда-то. Вроде в больницу, а после назад вернули.
— Это была та же больница, где вы лежали после операции?
— Нет, вроде почище.
— Вас осматривал врач? Задавали вопросы?
— Да, спрашивали.
— Они спрашивали, что вы помните до больницы?
— Нет... Не помню. — Инвалид вдруг начал клониться влево, его руки задергались, как у припадочного.
— Придется действовать иначе, — заметила Лиза, когда Игоря удалось усадить на место. — Придется ввести ему лекарство, иначе он погибнет.
— Погибнет?!
— Не исключено, что попытка войти в память вызовет инфаркт.
Кто-то из роботов принес коробочку со шприцом. Несколько минут Лиза молчала, придерживая Гладких за запястье, потом приподняла ему веко.
— Вас отвезли в больницу, там осматривали. Вы хорошо запомнили это место. Больница находится в Москве?
Я затаил дыхание, опасаясь, что калека сейчас двинет ноги. Но ничего с ним не случилось, только говорил теперь медленнее, словно набрал каши в рот.
— Не... лес там вокруг...
— Игорь, вам очень тяжело, но постарайтесь вспомнить как следует. Вы раньше уже приезжали в это место, только забыли. Вы были там гораздо раньше, до того, как потеряли память.
— Был...
— Вам прикрепляли к голове проводки?
— Да, по-всякому крутили...
— Потом вас раздели и уложили в ванну с густой водой. В ванне вы уснули. Помните это?
Гладких всхрапнул, словно его толкнули во сне.
— Я помню. Больно... Кололи больно.
— Теперь попытайтесь вспомнить, что вы чувствовали, когда очнулись. Вы проснулись в палате и поняли, что не знаете даже, как вас зовут, верно?
— Да... Я плакал.
— И к вам приходил человек, лицо которого вы непременно узнаете. Невысокий, широкоплечий, черноглазый...
— Да... Сволочь, он меня резал.
— Резал? Бы уверены, что вам делали операции.
— Оклемался, а живот забинтован. Резали, сволочи...
Макина подняла на меня взгляд. По лбу ее струился пот.
— Скрипач подсаживал ему семена. Без усилителя операция проходит очень болезненно... О чем вы еще говорили с людьми в больнице?
— Ни о чем... Я их просил, может, инвалидность дать или пенсию, или паспорт хотя бы...
— И что вам ответили?
— Ничего. Карел потом ужинать не дал, за лишние вопросы.
— Карел боялся этих людей? Похоже, что они из милиции? Как они с ним разговаривали?
— Морду ему разбили... — Инвалид закашлялся. Лиза на миг взглянула в сторону дивана, один из Макиных молниеносно вскочил и держал полотенце, пока мужик не отхаркался.
— Карел упоминал, что это его хозяева? Это были те люди, которым он отдает часть выручки?
— Нет... Карел ментам платит, в райотдел.
— Кто-нибудь, кроме Карела, может знать этих людей?
— Пашка, дурак... Он Карела по пьяни подколол. Что, говорит, очко сыграло, сразу хвост поджал?
— А что ответил Карел?
— Сказал, знал бы, что со мной так выйдет, оставил бы подыхать...
— Вас отвезли в больницу, и вас вторично осматривали несколько врачей, верно? Вы их очень хорошо запомнили, Игорь. Вы их запомнили настолько хорошо, что, если я вам покажу фотографию, вы обязательно кого-нибудь узнаете. На счет «три» вы откроете глаза и посмотрите на снимки...
Тут Макина проявила себя реальным детективом. Серый плащ откуда-то вытащил старый ярыгинский фотоальбом, там гнездились ее дремучие родственники, и в этот альбом запихали свежее фото.
— Три! — сказала Лиза.
Гладких поглядел в альбом и узнал Скрипача. Он даже не смог ничего сказать, тыкал пальцем и пускал пузыри.
— Что теперь? — спросили, когда инвалида оставили в покое. Будить его Лиза не стала, он так и болтался, свесив набок голову в порезах.
— Этот снимок я извлекла из мозга одного из полиморфов, — задумчиво произнесла Макина, разглядывая квадратную челюсть и скрипичный футляр. — Вероятно, мальчик изменил внешний облик и остальные параметры, как только почувствовал, что за ним следят. Поэтому мы не можем его обнаружить, а каждый потерянный день сопряжен с большим риском. Я полагала, что Скрипач здесь находится не больше полугода, по местному времени. Если я ошиблась и он покинул поселок сразу после... после того, как я с ним рассталась, то его штампы вполне могут начать выбрасывать споры. Надеюсь, что пока этого не случилось... Но если не поспешить, может быть поздно.
— Так что же делать, коли он сменил облик?
— Искать этого Карела. Искать тех, кто контролирует калек.
— А что случится, если они выбросят споры? Отравят подземку?
— Дело в том, что на моей родине существует... Назовем это Конвенцией, так тебе будет понятнее, хотя никто не подписывал бумаг. У нас уже тысяч лет никто не подписывает документы. Конвенция предполагает, что ни один здравомыслящий человек, входящий в Ложу Мастеров, не позволит своим штампам выращивать споры. Кстати, совсем необязательно, что они повторяют человеческую анатомию, скорее, наоборот. Человеческое тело плохо приспособлено для тяжелой работы. Как видишь своих я модифицировала применительно к мегаполису...
Когда-то давно существовала точка зрения, что в дальних походах или в тяжелых условиях — например, на горных выработках — можно позволить штампам дублироваться. Слишком велика была их естественная убыль. Но оказалось, что, несмотря на все успехи науки, уже в первой, независимой генерации, выращенной без участия пришельцев, генетические отклонения превышают пятнадцать процентов, а во второй — половина штампов теряет работоспособность. Ценой таких ошибок, например, стала гибель моего прапрадеда и других ученых...