Белый медведь, или кто он там, вылетел на асфальт. Он тормозил, скрежеща когтями. Я его не видела, но прекрасно слышала. Засранец переключился на сводку погоды. Он успел сообщить о мощном циклоне, обрушившемся на какой-то полуостров, когда над моим правым ухом взорвалась бомба.
Это пальнул из обоих стволов наш бравый алкаш Валя. Ой, вот уж от кого не ожидала, так от этого придурочного, который вечно спит, обнявшись с псом своим, и забывает закрывать ворота! А кстати, молодец, хоть и оглохла часа на три, зато благодаря ему мы остались живы.
Валька пристрелил ходящую радиоточку.
Медведь пробежал по инерции еще метра три, завалился на бок и издох. Издох он неправильно, я сразу усекла, кто бы что ни говорил. Я, конечно, не знакома до тонкостей с повадками медведей, особенно с их предсмертными повадками, но этот выключился, как энерджайзер, точно батарейку потерял. Смирненько лег набок, и тут я его как следует разглядела. Он вытянул к нам передние лапы с когтями длиной в мой локоть, и вытянул из мешка то, что считается у них головой. Это было пострашнее проводов; я уставилась и начала икать. Там было еще что-то на асфальте, за машинами, кто-то лежал, и вопила какая-то женщина над скомканными трупами, но сержантик поволок меня в сторону, и я не рассмотрела.
— Глянь, еще один! — верещал кто-то сбоку.
Мне показалось, что кричат издалека, сквозь бесконечный слой ваты. В голове после выстрела Вальки гудел набат. Мы бежали, но слишком медленно. Там был еще один белый мишка, и даже двое. Оба ломились сквозь кусты на дорожку, размахивая своими вонючими хоботами на костяных мордах. Ой, это что-то, век не забуду...
Меня тащил за собой какой-то чучмек в строительной робе, еще была женщина, она буквально силой волокла за собой другую, в спортивном костюме, всю перепачканную кровью. Эта «спортивная» орала и отбивалась, и все норовила лечь. Еще были мужики, ну я же всех не рассматривала, но последними бежали молоденький мент с автоматом и сторож Валя. Они подталкивали перед собой второго мента; тот ровно трусил, но лыбился, как полный придурок.
Дед высунулся из какого-то дворика и замахал крылами. Наверное, он кричал, чтобы мы бежали к нему, но я ничего не слышала. Уши были заложены. Тут Валька добавил. Повернулся и как пальнет! Это я услышала. Я вообще надолго стала, как Квазимодо, только грохот и слышу...
У оградки все замешкались, пока в калитку пропихивались. Впереди была девица, вся перепачканная, в дорогущей брючной паре, теперь больше похожей на половую тряпку, она качалась из стороны в сторону, как пьяная, и застряла в калитке. Еще был этот уродец, депутат, с трясущейся челюстью. Я его сразу запомнила, потому что сукин сын старался всех отпихнуть и пролезть первым. К этой калитке кинулись не все; Дед сказал потом, что человек восемь засели в доме напротив, и сколько-то человек забаррикадировались в домах, стоящих ниже к озеру.
Потом выяснилось, что выжили только те, кто спрятался на нашей стороне Березовой аллеи. По крайней мере, в домах на той стороне аллеи живых мы не нашли.
Дед нас затащил на дачку биржевика, отчима нашей хромоножки. Пока поднимали из истерики брюнетку в костюме, я оглянулась назад. Никто за нами не бежал. Я увидела, как от выстрела зашатался второй медведь. Он там что-то подобрал на аллейке, возле «мерседеса», что-то мягкое. Подобрал коготками, приподнял и запустил хобот свой. Я все щурилась, никак не могла разобраться, почему так вижу плохо, а это не я плохо видела, а с солнцем ерунда какая-то вышла. Все плохо видели.
— Ты глянь, бесова сила! — Валентин все показывал, а остальные забежали в дом, один Дед остался и сержанты. — Шуганули мы их, сюда не бегут!
А меня выпустили из рук, я как стояла — так на газон и повалилась. Оказывается, все это время забывала, как дышать, аж круги черные перед глазами поплыли. Ой, мамочки, я ж хотела им крикнуть, что в доме прятаться нельзя, что в доме провода всех передушат, но крикнуть никак не могла, хрипела и ручонками махала, как ворона подстреленная. Нельзя им было в дом, а много народу туда забежало.
Мне стало все равно. Могло бы прискакать целое стадо медведей, или выводок электрических розеток. Подняться я уже не могла. Поэтому я сидела ровно и наблюдала, как в сотне метров выше дорогу переходят эти белые мастодонты.
— Почему они не нападают? Ведь они же нас видят? — спросил кто-то.
— Действительно, не нападают...
— Одного я ранил!
— Радио! Вы слыхали?! Они говорят, как радио, это роботы...
— Мама, держитесь за меня, никуда не отходите!...
Длинноволосый босой мужчина, волосы хвостиком, в ярко-желтых спортивных штанах и пестрой майке придерживал за талию слепую старушку, закутанную в шаль. Откуда они такие взялись, ума не приложу. Наверняка гостили у кого-то. Старуха выглядела, как настоящая театральная пиковая дама, только кружевного капора не хватало.
— Митенька, не суетись! — хорошо поставленным баритоном произнесла дама, на ощупь запихивая в мундштук сигарету. — И не тяни меня, как куль с картошкой. Ноги у меня еще, слава Всевышнему, не отсохли!...
— Вы все с ума посходили! Надо бежать, закрыться в доме!...
— А окна?! Чем заткнуть окна?!
— О боже, эта тварь жрет мальчика...
— Они трупоеды, а не роботы! — заявил Дед. — Вы посмотрите, они ведут себя наподобие гигантских скарабеев...
Он стоял в дверях, на крыльце, поднявшись на цыпочки, и смотрел поверх крон засохших груш. Позади него по стене во мрак подвала тянулся черный жирный кабель. Пока еще он притворялся проводом, он укрылся паутиной и вел себя прилично.
Но я-то знала, что гадина задушит нас всех.
Валька осмелел, снова снарядил ружье, но сержант его остановил. Они отрывисто разговаривали, укрывшись за заборчиком, а я все никак не могла взять в толк, о чем речь. Ой, это полная беда, отупела окончательно, икала и кашляла; весь халат в крови, в цементе, голая, без документов, ужас...
— Глядите, бродят туда-сюда...
— Не стреляйте, только привлечете...
— Женщина, скорее к нам!
— А мне, душечка, неинтересно слушать, нравятся вам мои сигареты или нет! — обрушилась на кого-то слепая мама волосатого Митеньки.
Она была среди нас самая счастливая, потому что не видела белых медведей. Там, по улице, еще бегали какие-то полоумные. Сержант выскочил, поймал их и втащил в садик. Ой, я не могу, до чего бабы тупые! Их же спасают, они еще и отбиваются!
— Видите, они егозят строго поперек аллеи, — нашептывал Дед. — Ни один из них не спускается к нам...
— И что это значит?
— Пока не знаю, — пожал плечами Дед. — Хотя... определенные соображения возникают...
Я дедуле жутко завидовала. У него возникали соображения, а у несчастной Тамары Маркеловны сохранилась только одна внятная мысль — добраться до туалета.