«Ну вот, теперь хоть ясно, кто меня прикрывал», – подумал Вадим.
После рассказа, проиллюстрированного старыми вырезками из архива Ефима Романовича Фогеля, «врач» Кротов набрал номер на мобильнике: «Это я. Передай, что приеду с цветами и шампанским через час. Отбой».
Он посмотрел на Вадима с явным интересом.
– Хорошо поработали. Алексей Анисимович предупредил о дальнейших планах. Надеюсь, не возражаете. Позже вам все объяснят. – И добавил многозначительно: – Если понадобится…
Он подошел в двери и подал сигнал. Двое в белых халатах, имевших к медицине такое же отношение, как Кротов, сопроводили Вадима в неизвестном ему направлении.
Оставшись наедине с Тополянским, Кротов заботливо предложил тому прилечь, примостился на табуретке и спросил, испытующе поглядев в глаза:
– Еще раз, Алексей Анисимович, ваши аргументы в пользу того, что Фогель жив? Вы не можете не понимать: от этого зависит очень многое, если не все.
– У меня нет и не может быть аргументов, Михаил Михайлович! Есть представление о той логике, по которой все развивалось. Точнее, алогичности, если смотреть на это с нормальных позиций. Но абсолютно ненормальна, не поддается объяснению, патологична по сути своей вся цепочка действий известного вам субъекта. Судите сами: вместо главной жертвы убиты трое сотрудников редакции, имевших отдаленное касательство к этому – назовем его так! – газетному казусу. Далее приятель Фогеля, сделавший попытку провести экспертизу компьютера. Эти четыре убийства инсценированы в известных вам декорациях: водка, валенки и т. д. Потом смерть продавца этих самых валенок, водителя прокуратуры и двух оперативных сотрудников. Уже без всяких спектаклей, откровенно и цинично, как в гангстерском фильме. В чем замысел? Создается впечатление, что большинство жертв выхвачены из толпы наугад, как заложники при облаве. Открытие Мариничева кое-что проясняет. Но главное, почему я считаю, что Фогель жив, – именно эта самая алогичность, отклонение от известной схемы. По всем канонам жанра он давно уже должен быть в лучшем из миров. Во всяком случае, какой-то ресурс времени у нас есть. Возможно, очень небольшой. Так мне подсказывает интуиция. Уж извините, что ссылаюсь на столь эфемерное понятие, но в нашем деле… – и Тополянский сделал многозначительный жест рукой.
Кротов встал и уже от двери, попрощавшись, сказал:
– Вас охраняют, выздоравливайте. Надеюсь, в следующий раз встретимся в другой обстановке.
«…и в другой стране?» – мысленно задал себе вопрос Тополянский. Он с трудом поднялся с кровати, дошел до окна и, созерцая весенний московский пейзаж, стал искать возможные мотивы поступков Мудрика, исходя из неожиданных, можно сказать, сенсационных данных, раздобытых его талантливым и отважным учеником.
А через два часа Кротов подробнейшим образом докладывал президенту все, что можно было суммировать по этому делу, не прибегая к версиям. Только факты, имена, последовательность событий.
Выслушав, президент взял паузу на час. Он понимал, что к этому моменту дьявольская операция Мудрика может быть уже завершена – сутки, десять часов, час назад – узнать это было невозможно, пока не предпримешь резких шагов. Но именно такие резкие, решительные, переломные действия, проще говоря – попытка выкрасть Фогеля и стреножить Мудрика, таили огромный риск. При отсутствии главного свидетеля – он же объект беззакония и бесправия, при том что все следы уже успели тщательно стереть, арест столь могущественного противника не обязательно найдет понимание у национальной и западной элиты. Да и у той огромной части населения, которая поддерживала жесткую линию председателя ФКП на установление железного порядка, неофициального верховенства спецслужб и нейтрализацию любых оппозиционных, даже просто либеральных движений и партий, такой демарш президента вряд ли вызовет восторг. Люди хотели бескомпромиссной борьбы с преступностью и беспощадных мер против коррупции. Мудрик возглавил, президент поддерживает, и вдруг… Это как минимум острейший кризис в обществе, который еще неизвестно во что выльется. Как максимум… Президент даже не хотел думать о подобном развитии событий, понимая всю меру политической, исторической ответственности, которая ложилась бы на него в случае, если одни вооруженные профессионалы начнут масштабные военные действия против других…
«Только живой кроссвордист, предъявленный обществу как один из многочисленных объектов бесчеловечного эксперимента или безграничного произвола, да вдобавок еще и сокрушительная пиар-кампания в поддержку действий президента, желательно с окровавленной физиономией Фогеля на телеэкранах, дают шанс предотвратить опасную дестабилизацию в стране и кризис президентской власти».
Придя к такому умозаключению, президент принял решение. Он вызвал Кротова.
– Поступим так. Задействуй все возможные контрразведывательные, агентурные, технические средства. Узнай, жив ли Фогель. Будь предельно осторожен и конспиративен. У тебя двадцать четыре часа. Если выясняется, что жив, разработаем молниеносную операцию. Если мертв или если абсолютно достоверно ничего узнать не удастся, отпускаем ситуацию, живем дальше и ждем другого повода. Ты меня понял?
После стольких лет сотрудничества и дружбы вопрос был излишен, но Кротов делал скидку на экстраординарность момента и хорошо отдавал себе отчет, какими эмоциями обуреваем президент. Он ответил по военному «так точно!» и вышел. Он давно так ему не отвечал.
Мудрик не дал и минуты дополнительного времени. Дверь в стене раздвинулась, словно по сигналу таймера. У Фимы сжалось сердце, потемнело в глазах.
– Ну что, смиренный затворник, беглец из нашей громокипящей жизни! – с веселой издевкой воскликнул Хозяин, бодро подойдя к столу и похлопав Фиму по плечу. – Решил ли ты кроссвордик наш пустяковый, составил ли фразу?
Мудрик склонился над листом и тотчас откинулся, изумленно уставясь в затылок Ефима Романовича, словно именно оттуда этот жалкий слизняк извлек решение.
– Прочел-таки, сволочь! А клеточки-то не все заполнил, ох не все! Догадался как-то! Мы так не договаривались, гнида. Работа сделана не до конца. Кирдык тебе, старикашка, полный шандец! – и он захохотал то ли весело, то ли зловеще. – Ладно, так и быть, не станем следовать мрачным традициям сталинско-большевистского прошлого. Убивать тебя без суда и следствия глупо и скучно. Только извини уж, ни присяжных, ни секретаря суда, ни аудитории обеспечить тебе не могу. И даже революционной сталинской тройки как вершины правосудия сегодня не будет. Придется тебе довольствоваться прокурором и судьей в одном лице. В моем, стало быть. В виде исключения – раз уж фразу ключевую ты разгадал! – послушаем адвоката. Его функции, так и быть, доверяю тебе. Времени мало, процесс будет коротким – прямо сейчас все и провернем. Я же и приведу приговор в исполнение, а то у нас с палачами напряженка. Не идут на эту должность, понимаешь ли. Оклад низкий, взятки не допросишься, карьерный рост не гарантирован – вот тебе и дефицит столь необходимых кадров. Ладно, погнали…