Отбой. Слава богу, он был в хорошем расположении духа. Роберт вытер рукавом обильно выступившую испарину. «Надо пойти, набить морду Додику и сказать, что так Хозяин велел. Все из-за него. Вот сволочь…»
В середине декабря они решили «подбить бабки». В пятницу семнадцатого вечером, после завершения торгов, все трое собрались у Игната. Разумеется, статуэтку хозяин убрал под замочек в старый платяной шкаф, что всю жизнь монументально громоздился в кабинете. Ключ – в ящик письменного стола, как делал теперь всегда перед маловероятным, но возможным появлением любого гостя.
Впереди было два дня блаженного отдыха – биржа по выходным не работает. Все это время «концессионеры», если воспользоваться ироническим термином незабвенных Ильфа и Петрова, вкалывали за компьютерами, как проклятые, отвлекаясь лишь на обед и неотложные личные нужды. Квартиры изредка убирали сами, придумав для Даши правдоподобные отговорки.
За три с лишним месяца пятьдесят три тысячи превратились в два с половиною миллиона. Сто без малого тысяч причиталось Любаше.
Изможденный Игнат ощущал небывалый душевный подъем. Гоша испытывал чудовищное раздвоение сознания. Реальная перспектива быстро разбогатеть с помощью потусторонних сил преображала азарт в нормальную человеческую жадность. Но литературные труды, творчество, наконец, привычная сценарная работа отброшены были напрочь, и мысль об этом не оставляла в покое. Он задавал себе вопрос, в кого превращается. Единственное утешение находил в самообмане – вот еще немного, пару месяцев и тогда… А что тогда? Судя по выводам Игната, намеченный горизонт предполагал еще как минимум год непрерывной, послушной и динамичной игры на бирже.
«Аполлон – что? Ему все равно – он бронзовый и вечный. А я? Жизнь уходит, сколько еще отпущено – бог весть, а я сижу и щелкаю мышкой, щелкаю мышкой…»
Георгий Арнольдович комплексовал по-страшному, ощущая, что глубже и глубже погружается в губительный для души омут, где нет места поэзии.
Любаша заметно похудела, несмотря на полную гиподинамию. «Господа, у меня задница приплюснулась, пальцы онемели, грудь усохла. Качество секса может пострадать», – с нарочито серьезным видом заявила она, придя к назначенному часу. Все расхохотались.
Она была счастлива. Теперь хватит денег и на уход за мамой, и можно себе кое-что позволить. А впереди… Если так годик-другой пощелкать, можно и домик себе прикупить у моря, и путешествовать по миру – то, о чем она мечтала, с вожделением рассматривая туристические буклеты.
И все же – как они это делают? Женское любопытство и излишняя для такого случая образованность и осведомленность время от времени выводили из себя.
Они накрыли стол, выпили за успех. Игнат держал речь. Это был другой человек, словно подменили. Словно и впрямь он сумел отторгнуть изнуряющие воспоминания и ломоту душевного одиночества. Гоша все глубже утверждался в отрадной мысли, что Игнаткина самоубийственная дурь повыветрилась, уступив место нормальному желанию дожить в абсолютном достатке. Гоша поражался, откуда в нем эта коммерческая рассудительность и здравый расчет.
– Друзья, мы заложили основы благосостояния. Наши будущие несметные капиталы, считай, в наших руках. Осталось только терпеливо их заработать и не лажануться. Что я имею в виду? Скоро кончается год, данные в налоговую инспекцию пойдут охренительные. – Он с нежностью поглядел на Любашу: – Да-да, тебя это тоже касается… Снимать деньги со счетов нельзя: меньше ставишь – меньше доход. Ты, Любаша, исключение. На следующей неделе получишь свои. Благодаря тебе, Любаша, мы ускоряемся, делаем ставки хоть немного, но чаще. И все равно, медленно богатеем. Медленно, но опасно. Десятки мелких, средних, но безошибочных сделок в день. Сотни тысяч за какие-то без малого четыре месяца.
– Что ты предлагаешь? – нервно спросил Гоша и, не дожидаясь других, хлопнул рюмашку. Он заметил, что алкоголь, как ни странно, не расслаблял, а наоборот – напрягал его, швыряя мысли туда, где остались «души прекрасные порывы».
– Надо, во-первых, начать иногда проигрывать. Изредка хотя бы. Если кто отслеживает – сбить с толку. Жалею, что раньше мне, дураку, эта мысль в голову не пришла. И второе: надо еще размыть суммы выигрышей. К сожалению, я никого не придумал. Нет у нас по-настоящему близких и абсолютно надежных людей.
– Ну почему же нет? – вдруг встрял Гоша, поглядев на Игната пьяным лукавым глазом. – А Утист?
Игнат и Любовь Андреевна уставились на него с изумлением. Игнат – потому что знал, о ком идет речь, а Любаша – потому что не знала.
Предложение только на первый взгляд казалось безумным, как безумным мог представляться какому-то невежде Дашин сын Костик. На самом деле – ровно наоборот.
Гоша, увлеченный своей идеей, это доказал, прочитав «коллегам» небольшую лекцию об аутизме и конкретных его проявлениях. Он говорил убедительно и компетентно. Еще бы! Он обучал Костика сперва русской речи, а потом и элементарным навыкам владения компьютером по просьбе Даши. И второе: он немало прочел в свое время об аутизме, восхитившись гениальным Дастином Хоффманом в фильме «Человек дождя», где великий актер сыграл аутиста Реймонда, а Том Круз – его брата. Гоша задумал тогда сценарий научно-популярного фильма о людях с этим недугом. Не сложилось, но знания остались.
Костику, которого мама его Даша за глаза упорно называла «утист», если можно так сказать, повезло. В его случае болезнь проявилась в наиболее щадящей форме. Дали результат советы психотерапевтов, которым Даша следовала неукоснительно, тратя последние свои жалкие заработки. Не пропали даром усилия хорошего преподавателя в специальной школе, куда на первых порах ходил Костик Да плюс еще Гоша со своей сердобольной и эффективной опекой. Все это привело к отличным результатам. Парень жил нормальной жизнью горожанина и почти адекватно понимал этот мир. Он делал покупки, ездил на автобусе, платил в сберкассе. Он замечательно считал, феноменально запоминал тексты и цифровые ряды, отлично ладил с бытовой, аудио– и видеотехникой, но особенно здорово воспроизводил нарисованное. С восемнадцати лет он выполнял надомную работу копииста, безупречно выполняя не слишком сложные оригиналы в карандаше, гуаши и даже в масляных красках. Фирмочка, торговавшая этой продукцией, была им очень довольна и пристойно платила.
Разумеется, некоторые характерные следы болезни никуда не делись. Прежде всего – молчаливость, замкнутость. Но Гоша, принявший участие в судьбе парня, объяснил, что, по счастью, у Костика даже не совсем аутизм, а так называемый синдром Аспергера. Поэтому речь развилась хорошо, но интонации странные, фразы чересчур правильные, словно по учебнику, а с местоимениями проблемы. Память и счет великолепные, но рассуждает он не как все, а на свой манер, не всегда его поймешь. Короче говоря – он немного другой.
Среди прочего не удалось преодолеть речевую или психическую аномалию: он по-прежнему называет себя в третьем лице – Костиком. Проявление для «Аспергера» крайне редкое, но серьезно не сказывается на поведении, на поступках. Его «я» функционирует нормально. И главное: как сосредоточенный исполнитель, полностью погруженный в процесс и органически не склонный отвлекаться, он вполне устраивает. Тем более что инициативно делиться информацией с окружающими никогда не станет. Еще один положительные момент – индифферентное отношение к деньгам. Он умеет с ними обращаться, но не делает из них культа. Возможет какой-то расчет, но не скаредность.