Полчаса спустя доктор Аннеброн уже был у постели больного. Отбросив в сторону стыдливость, с чисто романским самоотречением мадемуазель Пуэншеваль помогала бальи раздевать Тремэна, одежды которого теперь годились разве что для камина, и надевала на него рубашку своего хозяина. Сперва они вдвоем хотели помыть несчастного, но бальи велел отказаться от этой процедуры, когда Гийом в плену усилившейся лихорадки начал бредить, к тому же приступы кашля все еще мучили его.
Время, затраченное доктором на обследование Гийома, показалось Феликсу де Варанвилю вечностью. С тех пор как Аннеброн вошел в комнату, он не произнес ни слова, ограничившись приветственным кивком в сторону бальи.
– Ну как? – спросил Феликс, когда тот поднял на него озабоченный взгляд.
Доктор пожал плечами и тяжело вздохнул:
– Пока я могу вам сказать одно: слишком много времени упущено! Но мне хочется думать, что надежда пока есть…
– Вы ведь спасете его, не правда ли?
– Откровенно говоря, я ничего не знаю. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что у него остались еще силы Для борьбы…
– Против чего? – спросил Сэн-Совер. – Что у него?– У него тяжелое воспаление легких, осложненное малярией, которую он подхватил, вдыхая воздух этих гнилых болот. Не говорю уж о его ногах! На левом колене образовалась опухоль, которая мне не нравятся, и ее нужно обследовать повнимательнее. А еще… Впрочем, ладно, там дальше будет видно, если…
Он не закончил фразу, которую ни один из присутствующих и не хотел услышать до конца, в страхе перед зловещими словами. Сейчас же бальи, желая прервать наступившую тишину, предложил свои услуги, чтобы дежурить у постели больного. Но доктор, поблагодарив его с грустной улыбкой, отказал:
– Вы уж извините меня, но я предпочитаю того, кто хорошо знает это дело. Если месье Варанвиль не откажет в любезности в привезет сюда мадемуазель Леусуа, я буду ему очень признателен. А вам, месье, предстоит трудная миссия в Тринадцати Ветрах. Мадам Тремэн должна быть предупреждена обо всем, но я бы предпочел, чтобы ничего не говорили малышке Элизабет…
– Она сейчас у нас и там останется! – резко сказал Феликс. – Ведь это именно из-за нее Тремэн, ненадолго придя в себя по дороге, захотел ехать к вам. Он не захотев, чтобы она видела его… под этим предлогом.
Доктор кивнул в знак согласия. Затем, чтобы показать, что намерен немедленно взяться за работу, разделся, засучил рукава у рубашки и крикнул своей помощнице, чтобы она принесла большую кювету с водой и подготовила соседнюю комнату для доброй старушки, которая приедет выхаживать больного, устроившись у его изголовья, – в этом он ни секунды не сомневался.
Другие двое поняли, что пора и им приниматься за дело и отправились выполнять то, что было им поручено. Чтобы дать себе время все обдумать, бальи предпочел дойти до Ла Пернеля пешком, в то время как Варанвиль в карете поехал за мадемуазель Леусуа, но в тот момент, когда они прощались перед дорогой, открылось окно на первом этаже и доктор Аннеброн, наполовину высунувшись оттуда, крикнул:
– Передайте мадам Тремэн, что я не хочу ее здесь видеть до тех пор, пока сам не попрошу ее об этом. Женские слезы пока еще никого не возвращали с того света. Скорее наоборот…
Он не стал добавлять, что чаще всего, когда он видит женщину, плачущую от своих тайных мыслей, он сам делается больным… В ответ на его просьбу бальи только скривился:
– То, что я собираюсь ей сказать, достаточно сложно. Может так случиться, что она… неправильно поймет…
– Мне это безразлично! Но тут она не нужна!
Окно захлопнулось с такой силой, что задрожали стекла.
– Во всяком случае, – вздохнул старый моряк, – вполне возможно, что она и сама этого не захочет.
– Какая жуткая история! – вздохнул Феликс. – Когда я вернулся и жена рассказала мне, что Агнес выгнала своего мужа из дома, я не поверил своим ушам! Она не имела никакого права так поступать…
– Я знаю, и тем не менее примите во внимание то, что ее гордость была ущемлена в большей степени, чем сердце…
– Можете быть уверены, что я принимаю это во внимание и не стремлюсь оправдать Гийома. Он не должен был жениться, раз уж был так верен своей юношеской любви!
– Но мог ли он представить, что она так внезапно вернется? Судьба – это старая ведьма, от которой никогда не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Будем надеяться, однако, что нашему другу не придется за это расплачиваться слишком дорогой ценой…
Окно распахнулось опять, прервав его на полуслове.
– Не могли бы вы немного поторопиться? – проворчал доктор. – Сейчас не время и не место, чтобы вести долгие разговоры!
Не осмеливаясь сказать больше ни слова друг другу, мужчины поспешили расстаться…
Предполагая, что Агнес не ослушается доктора, даже если запрет будет высказан им в самой дипломатической форме, Сэн-Совер не ошибся. Молодая женщина бесстрастно выслушала его рассказ. Но бальи был прекрасным знатоком человеческой души я умел читать по глазам – зеркалу душевных переживаний у мужчин и особенно у женщин. И потому он понял, до какой степени она была потрясена, увидев, как Агнес задрожала и как померкли ее прекрасные серые глаза. Однако для него все это явилось признаком того что тучи на грозовом небосклоне рассеиваются.
– Имеет ли доктор Аннеброн достаточно веские основания запрещать мне подойти к изголовью мужа?
– Борьба, которую он ведет за спасение его жизни, очень трудна. Мне кажется, он боится увидеть вас в слезах…
– Если Гийом жив, у меня нет повода плакать. Я не хнычу по пустякам.
– Ах! Вы его не видели… Он очень… изменился, болезнь разрушила его. И чувства, которые овладеют вами…
– Об этом я буду судить сама. Так он все еще там?
– Что вы хотите этим сказать?
– Что я собираюсь приказать Потантену оседлать лошадь. Я еду в Амо-Сен-Васт…
Быстрым шагом она тут же направилась к двери гостиной. Бальи остался на месте как пригвожденный, но заметил при этом:
– Мне кажется, что вы допускаете ошибку… Если только вы не вознамерились увидеть своими глазами, до какой степени вы отомщены.
– Вы так мало уважаете меня? На этот раз ее взгляд был похож на взгляд раненого зверя.
Бальи смутился и отвел глаза.
– Постарайтесь меня простить!.. Я только хотел пощадить вас. Эти долгие месяцы сомнений и неуверенности не смогли убить вашу душу вопреки той холодности, которую вы напускаете на себя.
Обернувшись на его слова и почти бегом вернувшись туда, где он стоял, она запечатлела легкий поцелуй на его щеке, которую давно надо было как следует побрить:
– Благодарю вас за то, что вы понимаете это… тем не менее это не изменит моего решения: я еду!
– Хотите, чтобы я поехал с вами?