— Я давно знаю, — начала она, — как вы сожалеете о потере замка в Комере. И вот сейчас счастлива объявить вам, что наше финансовое положение вполне позволяет заново отстроить дом, который сожгли в 1792 году секционеры.
— Отстроить Комер! — в страшном волнении прошептала Лаура. — Как давно я об этом мечтаю, но даже не осмеливалась надеяться на успех. Небольшого состояния, которое я отложила для Элизабет, все равно бы не хватило, а вы здесь и так экономите каждую копейку!
— Конечно, мы от этого не разбогатеем, но пока что и не разоримся, воскресив ваш дом в Броселианде.
Потеряв дар речи, Лаура бросилась в объятия Лали, и впервые за столько лет они весело отпраздновали Рождество в старом доме на улице Поркон де ла Барбинэ, украсив его букетиками, связками остролиста [87] и большим круглым шаром омелы, который подвесили к люстре в большом зале. Впервые и Жуан с Биной заняли за семейным столом почетные места судовладельца и его жены. И никто из тех, кто пришел пировать на Рождество: ни доктор Пельрэн, ни воинствующий холостяк капитан Кренн, ни Роза Сюркуф и ее семья — никто не был этим шокирован или удивлен. Времена изменились, и все они, пережившие страшную революцию, благодарили бога за то, что он даровал им жизнь. Они становились ближе друг другу. И с ними была Элизабет, чей задорный смех растапливал лед в сердцах…
Радужную картину Рождества 1799 года омрачал небывалый мороз, распространившийся по всей территории Франции и унесший немало жизней. Холодно было даже в Бретани, и хотя близость моря смягчала стужу, но зато здесь бушевали страшные бури. Верный себе, корсарский город стойко переживал невзгоды и даже преуспевал, ведь его корабли вновь с успехом бороздили Южные моря, привозя в трюмах добычу…
А в обледеневшем Париже конец года ознаменовался казусом, свидетельствующим о грядущих переменах в обществе. В тот вечер Первый консул устраивал прием в Люксембургском дворце. Ко всеобщему удивлению, хотя Париж был укрыт снежным покровом, в старом здании стояла тропическая жара. Рискуя подпалить шедевр Соломона де Броссе [88] , Бонапарт приказал не жалеть дров для каминов и разжечь их вовсю. А когда Талейран пожаловался на страшную жару, то в ответ услышал отповедь: пронзительный голос, который скоро будет узнавать вся Европа, произнес, сопровождая слова указующим перстом, направленным в сторону чрезвычайно легких дамских туалетов:
— Разве вы не видите, что эти дамы наги?
На следующий день в обиход вернулись рубашки и нижнее белье, и Париж понял, что новый хозяин будет управлять модой и изгонять все веяния, которые могли бы повредить морали или славе Франции. Действительно, начиналась новая эра, и общество переполняли надежды. Век Просвещения захлебнулся в крови. И все ждали не забвения, нет, забвение было невозможно, но возрождения страны, раздираемой алчностью, ненавистью, обидой. Удастся ли Бонапарту совершить этот гражданский подвиг? На это надеялись и рассчитывали. Разве не он позволил эмигрантам вернуться во Францию?
Не совсем отдавая себе отчет, Лаура тоже смотрела в будущее с надеждой. Ей так хотелось безмятежного, полного радости, беззаботного будущего для Элизабет, а для себя самой — возможности передохнуть: так ждет возвращения в родной порт корабль, потрепанный бурями. Она отстроит старый дом, научит «дочь» любить Комер и его сказки. Комер из сладких снов ее детства, Комер в гуще волшебного леса, куда, быть может, удастся однажды привезти и ее кочующую принцессу.
Сразу после Рождества Лаура хотела поехать туда, все осмотреть и начинать работы, но Жуан заметил ей, что сначала следует договориться с кем-нибудь из подрядчиков, которые славились умением вновь отстроить разрушенное здание по старым чертежам. Матюрина утверждала, что знает такого строителя — он живет в Динане, и что сама Мария де Лодрен частенько обращалась к нему, когда требовалось сделать ремонт.
— Осталось узнать, жив ли он еще! — заключила старая бретонка. — Если так, то все вам сделает как надо. Характер у него не дай бог, и они с мадам Марией частенько ругались в пух и прах, но в конце концов ладили, и она даже говорила, что чаще всего он оказывался прав. Его звали Лебихан, а жил он в верхней части города на улице Жерзуаль.
— Самое лучшее — съездить туда и разузнать, — постановила Лаура. — Поеду в Динан, как только позволит погода.
Но погода стояла отвратительная. Ветер, дождь, снег бесконечно сменяли друг друга, если не случались одновременно, и полностью парализовали работу порта. Трудно было преодолевать даже короткие расстояния, ведь дороги превратились в жуткие топи. Но Лаура терпеть не могла, когда что-то получалось не так, как она задумала, — она топала ногами почти так же, как Элизабет. Наконец, в конце января, с наступлением новолуния, непогода унялась, как будто природа, устав от суеты, отправилась на покой.
— Завтра же выезжаю в Динан, — объявила за ужином Лаура, и в глазах ее плясали дерзкие искорки. — И если отыщу этого Лебихана, не исключено, что поеду дальше, в Комер. Надеюсь, Лали, вам экипаж не нужен?
— Мне даже Жуан не нужен! — подтвердила подруга, глядя с усмешкой на своего ученика, уже хмурившего брови. — Молодой Лоик, племянник Матюрины, которого мы тут наняли за время долгого отсутствия Жуана, — кучер отменный, но если вы поедете с ним, у Жуана сердце будет не на месте и, вместо прилежно выполненной работы, он наломает мне дров. А то и вовсе работу забросит! — поддела она его, отвечая на сердитый взгляд нового судовладельца.
Они выехали утром в прохладную погоду с легким ветерком и смогли даже погрузиться на паром, что позволило им затем выехать прямо на дорогу, соединяющую Динан с Динаром, вместо того чтобы давать крюк, минуя Шатонеф, и долго ехать вдоль широкого изгиба, образованного устьем реки Ранс. Несмотря на то что небо уже успели затянуть серые тучи, Лаура чувствовала себя счастливой, как никогда, и с улыбкой взирала на все, что встречалось им на пути: на мельницу у самой воды, на почерневший от времени гранитный дорожный крест, на белый дымок над трубой какой-то хижины. И все это казалось ей таким новым — ведь она смотрела на мир сквозь призму надежды. Экипаж карабкался в горку, туда, где торчала развалившаяся часовня. За ней дорога делала изгиб, поворачивая к песчаному берегу, где между скал росли только утесники [89] да мох. Они уже были на самом верху холма и начали огибать заброшенную молельню, совсем близко подъехав к ней, как тут вдруг из кустов выскочила какая-то женщина и кинулась к руинам. Несмотря на все свое мастерство, Жуан так и не смог удержать лошадь, и бедняжка буквально упала ей под ноги. Лошадь в испуге отскочила, и женщина оказалась на куче щебня, заросшего крапивой.
— Остановите! — крикнула Лаура, разом спустившись с небес на землю.
Но Жуану этот приказ был ни к чему. Он уже утихомиривал лошадь и, отъехав, закрепил колеса. Молодая женщина тут же спрыгнула из экипажа и бросилась к упавшей. Ей видна была только широкая накидка с капюшоном, судя по всему женская, да ноги, с которых слетели сабо, в полосатых грязных бело-голубых чулках.