Может быть, чтобы подавить ее сопротивление, ей дали слишком сильную для ее организма дозу наркотика, или, может быть, виноваты наполнявшие Венецию своим жужжанием комары, которые внесли в ее кровь лихорадку, но ее мучила жгучая жажда, а виски разламывало от боли. Она чувствовала себя так плохо, что сознание мутилось. Остававшаяся ясной его малость сосредоточилась на одной-единственной мысли, навязчивой и упорной: немедленно бежать! Бежать подальше, как только возможно дальше, оказаться вне пределов досягаемости этих демонов!
И в самом деле, она все же обрела достаточно ясности ума, чтобы осознать, что долгий сон, так трагически вмешавшийся в дьявольское действо, не избавил ее от оскорбительной реальности: Дамиани с участием черной колдуньи овладел ею, не встретив ни малейшего сопротивления.
Это была мысль одновременно отвратительная и губительная, ибо Марианне теперь стало ясно, что, если она не хочет умереть от голода и жажды, ей невозможно избавиться от унижения, к которому вынуждал ее Дамиани. Ничто и никто не помешает ее палачам пользоваться загадочным наркотиком, который отдавал ее, совершенно беспомощную, во власть скотских желаний управляющего…
Подобные мысли усилили лихорадку, а та, в свою очередь, разожгла жажду… Никогда еще не хотелось так пить!.. Появилось ощущение, что язык, ставший вдвое толще, заполняет рот и упирается в нёбо.
Ценой мучительного усилия ей удалось приподняться на подушках в попытке преодолеть расстояние, отделяющее ее от кувшина с водой. Движение усилило дергающую боль в голове, и она застонала. И тогда черная рука поднесла к ее губам чашку.
– Пей! – прозвучал спокойный голос Истар. – У тебя жар!..
Это было так, но появление черной колдуньи вызвало у нее дрожь ужаса. Она рукой оттолкнула чашку. Истар не шевельнулась.
– Пей, – настаивала она, – это простой отвар. Он успокоит твою лихорадку.
Просунув руку под подушку, чтобы приподнять молодую женщину, она снова поднесла сосуд к пересохшим губам, которые инстинктивно всосали теплую жидкость. У Марианны больше не было сил сопротивляться, к тому же напиток приятно пахнул лесными растениями, свежей мятой и вербеной. Ничего подозрительного в этом знакомом запахе, и Марианна в конце концов выпила все до последней капли, после чего Истар отпустила ее.
– Ты еще поспишь, – приказала она, – но теперь спокойно. Когда проснешься, будешь чувствовать себя лучше.
– Я не хочу спать! Я вообще не буду спать, – запротестовала Марианна, вновь охваченная страхом перед сном, который может плохо кончиться.
– Почему же? Сон – это лучшее лекарство. И к тому же ты слишком устала, чтобы противиться ему…
– А… он? Этот… этот негодяй?
– Господин спит тоже. Он счастлив, ибо он овладел тобой в благоприятный час и надеется, что боги приняли его жертву и наделят тебя хорошим ребенком!
При спокойном упоминании об отвратительной сцене, в которой она играла основную роль, тошнота вывернула Марианну наизнанку, затем бросила ее, задыхающуюся, всю в поту, на подушки. Она внезапно осознала покрывший ее тело позор и ужаснулась. Провидению угодно было позволить ее сознанию отсутствовать в худший момент, но стыд и унижение от этого не уменьшились, равно как и отвращение к своей плоти, ставшей добычей другого.
Как после этого сможет она смотреть в глаза Язону, если Бог позволит когда-нибудь встретиться с ним? У американского корсара был сильный и цельный характер, но достаточно расчетливый и трезвый ум, мало склонный к суевериям. Признает ли он пагубный заговор, жертвой которого стала Марианна? Он был ревнив и в ревности не в меру неистов. Он согласился, причем не без труда, что Марианна – возлюбленная Наполеона, но он никогда не смирится, узнав, что ее поработил какой-то Дамиани. Возможно, он убьет ее… или навсегда уедет от нее, полный отвращения.
В терзаемой болью голове Марианны мысли бились и сталкивались с неистовством, рождавшим страдание и отчаяние. Нервы не выдержали, и она разразилась конвульсивными рыданиями, к которым молча прислушивалась, нахмурив брови, высокая чернокожая. Ее знание целебных отваров оказалось бессильным перед подобным отчаянием, и, пожав в конце концов плечами, она на цыпочках покинула комнату, оставляя пленницу в надежде, что она выплачется и наконец уснет.
Так и произошло. Когда Марианна достигла последней ступени нервного истощения, она перестала сопротивляться благотворному действию микстуры и уснула, уткнув лицо в смоченный слезами алый шелк с последней и угнетающей мыслью, что ей останется только покончить с собой, если Язон отвергнет ее…
Благодаря еще трем чашкам, которые регулярно приносила Истар, лихорадка рано утром отступила. Марианна была еще очень слабой, но в полном сознании, увы, трагичности ее положения.
Однако отчаяние, особенно охватившее ее в приступе лихорадки, ушло, как набежавшая волна, и Марианна осталась наедине с сокровенным желанием борьбы, которое всегда носила в себе. Чем грозней и коварней враг, тем сильней укреплялось в ее сердце желание победить, победить любой ценой!
Решив для начала испытать свои силы, Марианна хотела встать, чтобы спокойно осмотреть комнату. Там, на стенке старинного сундука, железная оковка, которую ей удалось вытащить, сверкала, казалось, новым блеском и притягивала ее как магнит. Но когда она села на кровати, то обнаружила, что у нее есть сиделка: одна из черных женщин расположилась у ее ложа, расстелив на медвежьей шкуре свою голубую тунику. Она сидела неподвижно, обхватив руками подтянутые к подбородку колени, напоминая странную задумчивую птицу.
Услышав шум, она посмотрела в сторону молодой женщины и, увидев, что та проснулась, похлопала в ладоши. Ее подруга, настолько похожая на нее, что могла сойти за ее тень, вошла с блюдом, поставила его на кровать и заняла в такой же позе место своей сестры, которая, поклонившись, исчезла.
На протяжении часов женщина оставалась в таком положении без единого движения, не издавая ни звука и, похоже, не слыша, что ей говорили.
– Ты не должна больше никогда оставаться одна, – сказала позже Истар, когда Марианна пожаловалась на это подобие часового у ее постели. – Мы не хотим, чтобы ты убежала от нас.
– Убежала? Отсюда? – воскликнула молодая женщина с гневом, вызванным разочарованием, которое она испытала при виде такой охраны. – Как я смогла бы? Стены толстые, на окне решетка… и я совсем голая!
– Существуют способы покинуть тюрьму, даже когда тело остается в плену!
Тогда Марианна поняла глубинный смысл этого надзора: Дамиани боялся, что отчаяние и унижение толкнут ее на самоубийство.
– Я не убью себя, – заявила она. – Я христианка, а христиане считают добровольную смерть великим грехом, тяжким проступком перед Богом.
– Возможно! Но ты мне кажешься одной из тех, кто не боится даже Бога. И мы не хотим ничего оставлять на волю случая: теперь ты слишком драгоценна!..
Марианна умышленно оставила без внимания ее слова. Всякому овощу свое время! В данный момент – она это хорошо чувствовала – бесполезно пытаться избавиться от стражницы. Но ей пришлось сделать усилие, чтобы не показать свое разочарование, ибо это присутствие значительно усложняло ее положение. Как можно думать о попытке к бегству под недремлющим оком черного цербера? Разве что сначала оглушить ее или попросту убить?..