Не в силах продолжать дальше, Жоливаль отвернулся, чтобы скрыть волнение.
– Вы считали меня убитой, не так ли? Мой бедный друг, я прошу прощения за причиненные вам огорчения… Я так бы хотела избавить вас от них. А… он, Язон, он тоже считал…
– Он? Нет! Сомнения ни на мгновение не коснулись его. Даже саму мысль об этом он яростно отбрасывал. Он не хотел позволить ей завладеть им. «Если бы ее не было больше в этом мире, – повторял он, – я ощутил бы это своей плотью. Я почувствовал бы себя обезглавленным, истекающим кровью, или мое сердце остановилось бы, но я узнал бы это!»
Вот почему, кстати, он уехал сегодня утром: чтобы быть готовым поднять якорь при вашем появлении. И затем… мне кажется, что ожидание терзало его, хотя он предпочел бы отрубить себе язык, чем признаться в этом. Он едва не сошел с ума. Ему необходимо было двигаться, действовать, чем-нибудь заняться. Но вы, Марианна, где были вы? Можете ли вы теперь рассказать о том, что с вами произошло, если это не будет для вас тягостно?
– Дорогой Жоливаль! Я заставила вас перенести адские муки, и вы сгорали от желания узнать… Однако вы удерживались все время от расспросов, боясь разворошить мои мучительные воспоминания! Я… все время была здесь, друг мой.
– Здесь?
– Да. В Венеции. Во дворце Соренцо, который когда-то принадлежал донне Люсинде, знаменитой бабке князя.
– Итак, мы были правы! Все-таки это не кто иной, как ваш муж, который…
– Нет. Это был Маттео Дамиани… управляющий. И он же убил моего супруга.
И Марианна описала Жоливалю все, что произошло, начиная с вымышленного свидания с Зоэ Ченами в церкви Ор Сан Мишель: похищение, путешествие и унизительная неволя. Это оказалось долгим и трудным, ибо, несмотря на доверие и дружбу, испытываемые ею к старому другу, ей пришлось касаться событий, ужасных для ее стыдливости и гордости. Тяжело признаваться, когда ты прекрасна и вызываешь всеобщее восхищение, что с тобой на протяжении недель обращались как с животным или купленной на базаре рабыней. Но необходимо, чтобы Аркадиус узнал всю полноту ее нравственной катастрофы, ибо он был, без сомнения, единственным существом, способным помочь ей… и даже единственным, способным понять ее!
Он слушал, то проявляя волнение, то замирая неподвижно. Иногда, в особо тяжелые моменты, он вставал и принимался ходить взад-вперед по комнате, заложив руки за спину, втянув голову в плечи, воспринимая как чистую монету этот разоблачительный рассказ, в который, будь он сделан кем-нибудь другим, трудно было бы поверить. Затем, когда с этим было покончено и опустошенная Марианна, закрыв глаза, откинулась на подушки канапе, он торопливо достал из буфета большую оплетенную бутылку, налил полный стакан и одним духом выпил.
– Хотите немного? – предложил он. – Это лучший укрепляющий напиток из всех, что я знаю, и вам он необходим больше, чем мне.
Она отказалась движением головы.
– Простите, что я заставила вас выдержать этот рассказ, Аркадиус, но мне необходимо было сказать вам все! Вы не знаете, до какой степени мне это необходимо!
– Мне кажется, что да. Кто угодно после подобного приключения постарался бы поменьше распространяться на этот счет. Но вы хорошо знаете, что моя главная обязанность на этой земле – помогать вам. Что касается того, чтобы простить вас… Мое бедное дитя, что я должен простить? Этот рассказ о пережитых вами ужасах – лучшее доказательство доверия, какое вы могли бы мне оказать. Остается подумать, как нам теперь себя вести. Вы сказали, что этот негодяй и его сообщницы умерли?
– Да. Убиты. Но я не знаю кем.
– Лично я сказал бы: казнены! Узнать бы, кто был палач…
– Какой-нибудь грабитель, может быть. Дворец полон драгоценностей.
Жоливаль с сомнением покачал головой:
– Нет. Ведь есть ржавые цепи, что вы обнаружили на трупе управляющего. Это наводит на мысль о мести… или безжалостном правосудии! У Дамиани должны были быть враги. Возможно, один из них узнал о вашей судьбе и освободил вас, раз вы неожиданно нашли отобранную одежду рядом с вами! Действительно, очень странная история, вы не находите?
Но Марианну уже перестал интересовать ее недавний палач. Теперь, когда она все сказала своему другу, ее беспокоила только любовь и мысли ее непреодолимо обращались к тому, кого она приехала встретить и с которым она хотела построить новую жизнь.
– А Язон? – со страхом спросила она. – Должна ли я рассказать ему все это тоже? Ведь даже вам, давно любящему меня, тяжело было выслушать мою исповедь. И я боюсь, что…
– Что Бофору, совсем недавно полюбившему вас, это будет невыносимо? Но, Марианна, что другое можете вы сделать? Как объяснить исчезновение на несколько недель, не сказав правду, как бы горька она ни была?
Марианна с криком сорвалась с подушек, подбежала к Жоливалю и схватила его за руки.
– Нет, Аркадиус, сжальтесь, не требуйте от меня этого. Не заставляйте меня признаться в таком позоре. Он почувствует ко мне отвращение…
– Почему же? Разве это ваша вина? Разве вы добровольно сошлись с тем подонком? Прежде всего злоупотребили вашим чистосердечием и дружелюбием, Марианна, и женской уязвимостью. К тому же были еще использованы худшие средства: наркотики и насилие!..
– Ясно, ясно! Я все это хорошо знаю, но я знаю также и Язона… его ревность, его неистовство. Он уже столько мне прощал: подумайте, до какой степени его любовь к возлюбленной Наполеона уязвила его строгую мораль, подумайте, что мне пришлось буквально продаться незнакомцу, чтобы спасти свою честь… Нет, друг мой. Это невозможно, я не смогу никогда! Только не это… не требуйте от меня этого!
– Будьте рассудительны, Марианна. Вы же сами сказали: Язон так любит вас… что простит все.
– Только не это! Конечно, он не упрекнет меня, он… поймет или сделает вид, что понял, чтобы не доставлять мне огорчений. Но он отдалится от меня! Между нами навсегда останутся отвратительные картины, которые я вам описала, и то, что ему не скажу я, дополнит его воображение! Что касается меня, то я при этом умру от горя. Вы же не хотите, чтобы я умерла, Аркадиус… Вы не хотите этого, скажите?
Она дрожала, как лист осины, охваченная паникой, в которой ужас прошедших дней смешивался с отчаянием и мучительным страхом потерять свою единственную любовь.
Аркадиус нежно обнял ее, подвел к креслу и усадил, затем, спрятав в ладонях ее похолодевшие руки, он опустился перед нею на колени.
– Я ничуть не желаю вашей смерти, моя малютка, наоборот, я думаю только о вашем счастье! Конечно, вполне естественно, что вы боитесь сделать любимому человеку подобное признание, но что же вы скажете ему?
– Я не знаю… Что князь похитил меня, заточил… что мне удалось бежать! Я постараюсь что-нибудь придумать… и вы постарайтесь вместе со мной, Аркадиус! Ведь вы такой хитрый, такой умный…
– А если… остался след… живой? Что вы скажете?