— То, что делают кошки, невозможно объяснить, — ответил Квиллер небрежно. Вообще-то ему хотелось посекретничать с кем-нибудь относительно сверхъестественных талантов Коко. Он взял на руки кота, который извивался и протестовал, и стрелка вернулась на север.
— Попытайтесь проделать это с кошечкой, — предложил Торнтон.
Юм-Юм посадили на письменный стол, и она проявила интерес к блестящей бронзовой инкрустации, но проигнорировала сам прибор.
— А теперь ещё раз попробуйте с вашим мальчиком!
И снова нос Коко сработал: картушка медленно двигалась, пока звезда не стала указывать на север.
— Всё, я отправляюсь домой, — заявил Торнтон. — От этого попахивает спиритизмом! Вы дадите письменные показания под присягой, Квилл? А то жена ни за что мне не поверит!
— Не уходите, не взглянув на бабочек Фебы. Они наверху.
Они поднялись по лестнице в сопровождении сиамцев, которые размахивали хвостами, как флагами. В комнате для гостей две репейницы порхали по своей темнице, а три другие, задержавшиеся на стадии куколки, прикрепились к «потолку» коробки. Юм-Юм волновалась больше всех: она знала, что это насекомые, а насекомые были по её части. Коко скучал. На его посиделки в павильоне слетались все птицы леса, так зачем ему какие-то бабочки? На Торнтона репейницы произвели впечатление, и он сказал, что купит гусениц для внуков.
Когда они шли к машине Торнтона, Квиллер спросил:
— Феба сегодня была в студии?
— И не показывалась. Надеюсь, она не струсила из-за орфографической игры. Какой-то у неё необычный вид.
— Мотыльковый, — сострил Квиллер.
— Пожалуй.
Проводив гостя, Квиллер сел поразмыслить. Ему нужно было многое обсудить с Ролло Макби: мистификацию «Нозерн лэнд импрувмент»; покупателя земли Коггин, которым оказался Рэмсботтом, а не «XYZ»; продажу участка городу по шесть тысяч долларов за акр; а также всё усиливающиеся сомнения относительно порядочности члена окружной комиссии.
Однако час был неподходящий для бесед с фермером — его следовало ловить между ужином и вечерней работой.
И Квиллер решил разобраться с письмами от читателей. Ему попался на глаза конверт с калифорнийским штемпелем и адресом, набранным крупным шрифтом. В левом углу стояло имя — Марта В. Снайдер. Это письмо он прочёл первым.
Дорогой Джим!
Я помню тебя ещё с той поры, когда ты носил имя Мерлин. Я знаю, что и ты меня помнишь, хотя и под другим именем. Я — твоя миссис Рыбий Глаз, и я постоянно читаю твою колонку во «Всякой всячине». У меня живёт в Локмастере внучка, которая тренирует скаковых лошадей, и она присылает мне всё, что ты пишешь. Я не только аплодирую твоему писательскому таланту, но и безмерно польщена, что оказала на тебя хорошее влияние.
Когда я обучала тебя и твоих неперспективных соучеников в Чикаго, не было секретом, что все вы называете меня метким, хотя и не очень приятным прозвищем. К счастью, я обладаю чувством юмора. Только вот орган, который вдохновил вас на такое прозвище, подвёл меня в более поздние годы, и теперь я инвалид по зрению. Это письмо я диктую говорящему компьютеру, а поскольку электронная аппаратура менее надежна, чем преподаватели английского на пенсии, кто-нибудь вычитает это письмо.
Твоя колонка в последнем номере газеты, где ты выражаешь благодарность миссис Рыбий Глаз, вдвойне приятна, так как появилась через сорок лет после того, как ты закончил школу. Продолжай писать! Твои колонки читают вслух любезные волонтёры в заведении, где я устроилась с удобствами, и им тоже очень нравится то, что ты пишешь. Передай мой привет Коко и Юм-Юм.
С благодарностью,
Марта В. Снайдер
Внизу была приписка, сделанная от руки волонтером, вычитывавшим письмо. Там говорилось: «Компьютер написал имя Вашего кота как Coco, a не Коко. Миссис Снайдер сказала, что он больше знает о Шанель [18] , нежели о Гилберте и Салливане».
Радостно взволнованный вестями от миссис Рыбий Глаз, Квиллер сделал себе чашечку кофе и развалился в своём любимом кресле, предаваясь воспоминаниям. Он думал о школьных годах, о первых успехах в журналистике, о том, как всё потерял по глупости, как выкарабкивался из ямы, и о нынешнем везении. Миссис Рыбий Глаз и тетя Фанни Клингеншоен представились вдруг ему в виде упоров на концах книжной полки, поддерживающих тома его взрослой жизни. В своём мечтательном настроении Квиллер совсем забыл о Ролло Макби, пока Коко не взобрался на спинку его кресла и не взвыл в самое ухо.
Когда он позвонил на ферму, ответил детский голос.
— Это Джим Квиллер, — представился он. — Твой папа дома?
— Да, он здесь.
Последовала пауза.
— Я могу с ним поговорить?
— О'кей… Папа!
Фермер подошёл к телефону, и Квиллер произнёс:
— Сначала я хочу сказать, как сочувствую вашему горю: у вас в семье такая трагедия!
— Это было тяжело пережить, — ответил Ролло. — Семья планировала круиз на Аляску. Они уже купили билеты и всякое такое. И вдруг это несчастье! — Ролло прищёлкнул пальцами. — А как дела у вас?
— У меня есть информация, которой я хотел бы поделиться. Вы заняты?
— Только что закончил ужин.
— Если я подойду к своему почтовому ящику, вы бы не возражали встретиться там со мной?
— Конечно. Когда?
— Дайте мне пятнадцать минут, Ролло.
Прежде чем выйти из дома, Квиллер покормил кошек, понимая, что Коко требовал кормёжки, а не звонка Ролло.
Фермер ждал у обочины. Он пнул столб, на котором был укреплен ветхий почтовый ящик Мод.
— И долго он тут будет стоять? Я мог бы найти применение этому столбу на ферме.
— Это место только выиграет, если вы его заберетё. Он как бельмо на глазу.
— Она очень редко получала почту, — сказал Ролло. — Я проверял ящик каждый день и приносил ей газету. Она получала её бесплатно. Кто знает, читала ли её Мод? Она туго скручивала газеты, связывала веревками и вымачивала в воде. А когда они высыхали, использовала вместо дров.
— Кстати о газетах. Вы читали сегодняшнюю первую полосу?
— У меня пока не было времени на неё взглянуть.
— Так вот, четыре акра земли Мод, на пересечении Кладбищенской и Тревельян, были проданы городу по шесть тысяч за акр.
Ролло стукнул кулаком по старому почтовому ящику:
— Я знал, что эта банда из «Нозерн лэнд импрувмент» её одурачит!