– Стоять! Милиция!
Щас!
Хмель припустил. Он бежал к лодке, которую спасатель только что столкнул в воду. Спасатель услышал шум и успел обернуться, но вот среагировать уже не успел. Хмель налетел на него, сбил с ног, буквально втоптал в воду и прыгнул в лодку.
– Стой!!! – разорялись служивые.
Хмель налег на весла. Милиционеры в форме метались по берегу, а опер, как был – в одежде и обуви, – бросился сгоряча в воду. Так не поплаваешь. Он быстро это понял, перестал барахтаться и орал в бессильной ярости:
– Стрелять буду! Стой!
Попробуй, выстрели. Тут народ купается. Хмель был почти уверен, что обойдется.
У него хватило сообразительности не пытаться спастись на лодке. Милиционеры наверняка вызвали подмогу, и Хмеля вскоре должны были бы перехватить. Он отплыл от берега подальше и перевалился через борт в воду. Поплыл туда, где были люди. Нырял. Выныривал. Среди множества купающихся его не могли не потерять. К берегу он приблизился далеко от того места, где входил в воду. Издалека присматривался. Увидел, как какой-то парень на берегу поднялся, пошел к воде. Хмель дождался, пока парень зашел в воду и поплыл, после этого вышел на берег, подхватил с земли полотенце и одежду купальщика, быстро пошел прочь. Возможно, кто-то и заметил кражу, но тревогу не подняли. Хмель одевался на ходу. Среди прочих вещей была бандана. Хмель накрыл ею голову, чтобы спрятать свои седые волосы – это главная его примета, а он был уверен, что милиция сейчас прочесывает пляжи. Еще в одежде нашлись документы, деньги, ключи от машины и еще одна связка – возможно, от квартиры. Ключи от машины Хмель держал в руке, поигрывал ими, чтобы со стороны было видно: человек солидный, не шантрапа какая.
У пацана этого была «Шкода». Цвет красный. И даже ее номер Хмель узнал из документов. Но он не сумел эту «Шкоду» быстро отыскать. А время тут играло большую роль. Пацан выйдет из воды, обнаружит пропажу и сразу же помчится к своему авто – спасать, если еще не угнали. Возможно, он уже там бегает вокруг своей запертой машины.
Хмель не стал рисковать. Ушел пешком.
* * *
Суворкин отозвался сразу, будто он весь день прождал этого звонка.
– Это я, – сказал Хмель. – Как дела?
– Тип-топ, – ответил Суворкин. – Идут дела. В общем, тут такая тема. Не было в кафе никакого мужика.
– Кто сказал?
– Все сказали.
– Все – это кто?
– Официант и менеджер.
– Врут! – осерчал Хмель.
– Нет, с этим все нормально, – успокоил его Суворкин. – Я денег дал. Мы подружились. Они хотели бы помочь, но не могли. Да и не видно из кафе ничего, если честно.
– Ты проверял?
– Я проверял.
– Но он же где-то был! – сказал Хмель. – Он меня пас!
– Он был.
– Да? – возбудился Хмель. – Где? На улице?
– Я думаю – в машине. Понимаешь, я сижу за столиком, смотрю в окно и с официантом разговариваю. Он говорит: ну, парочка в тот вечер тут сидела, долго. Когда ушли, место пустовало, потом еще одна пара появилась, люди в возрасте, кушали мороженое, вроде как годовщина знакомства, тридцать лет свои отмечали.
– Юбилей, – меланхолично поправил Хмель.
– Угу. В общем, я сижу, тоскую. Тут прямо перед окном останавливается машина…
– Какая? – встрепенулся Хмель.
– Нет, она тут ни при чем. Просто на мысль меня натолкнула. Я официанта спрашиваю: а может, тут машина под окнами стояла в тот вечер? Он сначала не включился. Я подсказываю: джип какой-нибудь. Правильно?
– Ну! – сгорал от нетерпения Хмель.
– И когда я ему сказал про внедорожник, он сразу же вспомнил. Там был «Дефендер».
– Это что?
– Это «Лендровер» такой.
– Как у тебя?
– Нет. Он грубее и старее, весь такой квадратный из себя. Брутальный очень внедорожник. Номер, естественно, официант не запоминал. И даже цвет с уверенностью не назвал. Темно ведь было. Какой-то такой: темно-синий, темно-зеленый или вовсе даже черный.
– В общем, темный «Дефендер».
– Да.
* * *
Хмелю понравилось, что детский сад был огорожен. Вряд ли милицейский патруль беспричинно сунется на территорию. Какая-никакая гарантия, что ночь пройдет спокойно.
Хмель специально ушел подальше от того места, где светили фонари, и через ограду перемахнул там, где было потемнее. Место он себе облюбовал на открытой веранде. Там были узкие скамьи и еще стол. Хмель лег на стол. Жестко. Он ворочался. Так прошло полночи.
Задремавший было Хмель вдруг услышал какой-то шум. Он превратился в слух. Женский смех. Это в той стороне, где двухэтажное здание детского сада. От входной двери отделились две тени. Хмель провожал их взглядом. Мужчина и женщина. Мужик здоровый. Хмель надеялся, что они уйдут. Но ушла только женщина. Щелкнул замок входной калитки. Звук женских каблучков постепенно растворялся в темноте. А мужик вернулся. И пошел поспешно по территории. Это охранник, понял Хмель. Сторож, если по-старому назвать. Вот урод. Выгонит теперь. Охранник был уже совсем близко. И наконец увидел Хмеля. Остановился и спросил грозно:
– Ты что тут делаешь?!
Напугать хотел.
– Две секунды даю, чтобы убрался! – рычал охранник. – Иначе вызову милицию!
Но он к Хмелю не приближался. Осторожничал, типа. Здоровый, но не шибко смелый, получается.
– Будем знакомы, – сказал доброжелательно Хмель. – Мне очень жаль, что так получилось. Такая работа, вы поймите. Но я буду вынужден доложить.
Охранник озадаченно молчал.
– Поступали сигналы, – прежним спокойным голосом вещал Хмель. – Что гости ходят по ночам в детский сад. И даже гостьи. Поручено проверить. Все сошлось, – вроде бы даже с сожалением сказал Хмель.
Он понимал, что озадачить смог, но по-настоящему еще не напугал.
– Вы кто такой? – спросил недружелюбно охранник.
Но уже без угрозы в голосе.
– Я по поручению Суворкиной, – ответил Хмель. – Вам такая фамилия известна?
Молчание в ответ. Онемел охранник. Тут Хмель угодил в самую точку. Еще бы охраннику эту фамилию не знать. Почитывает, наверное, всякие грозные бумаги, вывешенные в этой богадельне на доске приказов. Про усилить, про уволить, про выговор кому-то. А кем подписаны приказы? Суворкиной подписаны. Хмель лично видел такие бумаги, когда развозил по детским садам рекламные листки. Рекламу штампует фирма Суворкина-сына. А надзирает за всеми детскими заведениями Суворкина-мать. Суровая Суворкина, как про нее однажды сказали в присутствии Хмеля.
Охранник молчал, будучи не в силах постичь масштабы случившегося с ним несчастья. Хмель догадывался, что теперь его можно брать голыми руками. Тут главное – не пережимать. Не загонять бедолагу в угол. Подобрее как-то надо. Почеловечнее.