Мы со Светланой зашли в буфет телецентра пообедать.
– Я могу тебе сказать, когда наша программа умрет, – сообщила мне Светлана. – Это случится, когда нам не удастся никого разыграть. Когда наш очередной герой, попав в подстроенную нами ловушку, не станет лихорадочно выпутываться из неловкой ситуации, а просто засмеется и скажет: «А! Я все понял! Это Колодин меня разыгрывает!»
– Этого не будет никогда, – отмахнулся я. – То есть кто-то, один человек из ста, разыгрываемых нами, может быть, и заподозрит что-то неладное, но, чтобы вообще никого нельзя было разыграть, в это я не верю. Разыграть можно любого человека. Любого! Веcь вопрос только в тщательности проработки сценария.
– Женя! Ты посмотри на этих людей! – повела рукой вокруг Светлана. – Ты думаешь, их можно обмануть? Вот этих циников, не верящих ни в бога, ни в черта?
Вокруг нас были сплошь телевизионщики. Люди, создающие тот иллюзорный мир, который вы все видите в телевизионном ящике. Цену тем иллюзиям они знали и то, как иллюзии создаются, – тоже. Когда человек познает эту кухню изнутри, у него, собственно говоря, есть всего два варианта последующих действий: уйти с телевидения или остаться. Уходят щепетильные да совестливые, остаются – как бы это помягче сказать? – те, что побойчее да понезакомплексованнее. Ну, вы-то поняли, о чем это я на самом деле.
– Я любого из них могу так разыграть, что любо-дорого будет, – сказал я.
– Любого? – уточнила Светлана. – Очень хорошо. Ловлю на слове. Вот сейчас кто в буфет первым зайдет – тот и твой клиент. Договорились?
– Договорились.
И едва мы ударили по рукам, как вошел Миша Каратаев. Светлана не выдержала и засмеялась. По ее представлениям, я уже проиграл. Это рядовым телезрителям Миша известен просто как популярный телерепортер, который красиво стоит вполоборота к видеокамере и рассказывает им, зрителям, что-нибудь интересное из новостей прошедшего дня. Мы же, зная Мишу близко, имеем более полное представление о том, что это за человек. Он отчаянный проныра, он поспевает везде, и если в нужную Мише точку, предположим, улетает вертолет и в том вертолете остается последнее свободное место – вы будьте уверены, это место достанется Мише и он улетит. Если мест нет в принципе, Миша все равно улетит, потому что кого-нибудь с этого рейса снимут и место освободят. С рейса снимут даже в том случае, если этот человек – собравшаяся рожать женщина. А если женщину все же возьмут, то только потому, что Миша уже успел с ней договориться о том, что его оператор снимет роды, и получается, что без женщины лететь никак нельзя. В результате женщину возьмут, перегружая вертолет, но Мише ведь отказать невозможно, это известно каждому, теперь вот и командир вертолета это будет знать, и с этих пор, от случая к случаю видя Мишу Каратаева по телевизору, он будет говорить своим знакомым или родственникам: «Ух и ушлый парень! Видел я его как-то раз». Так он Мишу всего-то раз в жизни увидел. А мы с Мишей общаемся постоянно. Знаем, что за фрукт. Он свою маму родную вокруг пальца обведет, если ему это понадобится для съемки очередного репортажа. Потому-то Светлана и засмеялась так победно, когда я напоролся на Мишу.
– И Мишу разыграем, – сказал я невозмутимо. – Какие проблемы?
Я помахал Мише рукой. Он подошел и сел за наш столик. Вообще-то Миша абы к кому за столик не присядет, Миша себе цену знает. У него популярность сумасшедшая, он человек из разряда тех, кого обычно называют «лицо канала», краса и гордость, так сказать, и он общается только с теми, кто равен ему по статусу или хотя бы к этому высокому статусу приближается. Положение обязывает. Марку приходится держать. Понты, одним словом.
– Здравствуйте, коллега, – поприветствовал я его. – Видел ваш последний репортаж из Грузии. Классно снято.
Это я издалека зашел, зная Мишин характер. Миша без похвалы больной ходит. А услышит похвалу – его отпускает немножко.
– Да, поработали мы там на славу, – кивнул Каратаев с видом человека, знающего цену проделанной работе.
– Теперь-то куда? – спросил я. – Что новенького будет отснято?
– В Рязанскую область еду, – ответил Миша. – Жизнь российской глубинки. Зарисовки с натуры.
Мы со Светланой непроизвольно переглянулись. Наверное, подумали об одном и том же: бедные рязанцы! Уж Миша их зарисует. Он жизнь глубинки покажет. Рязанцы потом на Мишу еще долго будут обижаться. Как чукчи, например, на него до сих пор обижаются. Миша их как показал? В его репортаже чукчи смешно танцевали лезгинку, пели «Ты ж мене пидманула» и рассказывали давно вышедшие из моды анекдоты про «новых русских». При этом чукчи были сильно нетрезвы. Уже после того, как в связи с показом этого сюжета разразился скандал, до меня дошли слухи о том, что сам же Миша несчастных чукчей и напоил, рассудив, наверное, что трезвый чукча интересен только как герой анекдотов, а вот чукча пьяный – это уже вполне привлекательный для телезрителя объект. Так что по поводу Мишиных репортажей из рязанской глубинки я никаких иллюзий не питал. Он отыщет там, что снять. Там будет показана деревня, в которой, если верить Мише Каратаеву, осталась жить одна-единственная старуха. Миша скажет, что старухе уже сто десять лет, но чувствует она себя превосходно, заботится о своем самочувствии и даже выписывает познавательный журнал «Здоровье», хотя сама считает, что причина ее долголетия – выпиваемый ежедневно стакан крепчайшего самогона, который старушка сама же и выгоняет с помощью допотопного агрегата. А в другой деревне Миша обнаружит целый выводок чернокожих ребятишек и, красиво стоя в кадре, поведает телезрителям удивительную историю о том, как уже на излете социалистической эпохи здесь, в рязанской глубинке, существовал засекреченный армейский объект, на котором обучали премудростям военного дела сынов тех африканских стран, которые (не сыны, а страны, разумеется) шли вслед за нами по социалистическому пути. Ну вот шли они за нами, шли и в итоге вместе с нами пришли туда, куда и мы, и поэтому пришлось этим ребятам возвращаться к себе в Африку, оставив плоды советско-африканской дружбы расти на рязанской земле.
Вот что-то такое Миша в конце концов с Рязанщины и привезет. Не именно это, конечно, не про старуху с ее самогоном и не про негритят, смачно матерящихся по-русски, но по стилю все это Мише очень близко. Это его конек.
– Интересно будет посмотреть, – сказал я Мише.
– Увидишь, – благосклонно кивнул он в ответ.
– Когда едешь туда?
– Через две недели.
– Желаю удачи.
– Спасибо. И тебе тоже, кстати.
– За мной не заржавеет, – сказал я.
Миша кивнул нам на прощание, поднялся из-за стола и отправился к буфетной стойке.
– Колодин! Ты продул! – торжествующе прошептала мне Светлана.
– Почему же? – пожал я плечами.
– Ты его не разыграл!