– Твоя, говоришь, машина, – произнес задумчиво.
– Моя! – немного осмелел Фирсов.
– И документы у тебя на нее есть…
– Есть! – еще более осмелел Фирсов.
Оглоедов заглянул в салон и попросил до сих пор остававшегося в машине Кирилла:
– Слышь, братан, выйди-ка на минутку!
Кирилл перечить не стал. Вышел. В следующее мгновение Оглоедов своим кулаком, огромным, как кувалда для забивания свай, шарахнул по крыше фирсовского «жигуленка», отчего в той крыше образовалась внушительных размеров вмятина, а лобовое стекло вывалилось и упало на капот. Оглоедову этого показалось мало. Он примерился и ударил в дверцу ногой, закованной в устрашающего вида ботинок пятьдесят неизвестно какого размера. Поскольку машина у Фирсова была довольно древняя и коррозия уже сделала свое черное дело, дверцу Оглоедов пробил насквозь. Только ошметки ржавчины по сторонам разлетелись.
– Ох! – наконец-то подал голос близкий к состоянию невменяемости Фирсов.
– Можешь ездить, если она твоя! – мстительно сказал Оглоедов. – Дарю!
Но все-таки машина еще казалась ему недостаточно подготовленной для передачи в надежные фирсовские руки, и он последовательно ударами своих ужасных ботинок проломил фальшрадиаторную решетку, разбил две фары, проломил еще одну дверцу – со стороны пассажира, а другую дверцу просто отломал и бросил ее на асфальт. Еще он хотел оторвать крышку багажника, но там то ли крепления оказались понадежнее, то ли металл не так был изъеден ржавчиной – в общем, не получилось. Зато он эту крышку здорово изуродовал, чуть ли не в трубочку свернул, и о том, чтобы закрыть багажник, теперь не могло быть и речи. Ну, про вырванную с «мясом» приборную доску, сломанный руль, оторванный воздушный фильтр и карбюратор я вообще молчу. Через какие-нибудь пять или десять минут это уже и не «Жигули» были вовсе, а груда искореженного железа, которая не только не стоила ничего, но еще требовалось понести кое-какие расходы для транспортировки этого металлолома до ближайшего пункта вторичной переработки черных и цветных металлов.
Фирсов наблюдал за чинимым погромом в полной неподвижности. Не торопитесь его за это осуждать. Если вам когда-то довелось побывать в подобной переделке и вы вели себя как-то иначе – возмущались, к примеру, или даже и вовсе сумели отстоять свое движимое или недвижимое имущество, – это вам удалось только потому, что вы имели дело с кем-то другим, а никак не с Оглоедовым. Потому что воспрепятствовать Оглоедову в этой ситуации было так же нереально, как голыми руками остановить взбесившегося индийского слона. Что в одном, что в другом случае результат был бы один – мокрое место и слезы безутешной вдовы. Нас чему родители в детстве учат? Шут с ними, с железками, – была бы голова цела. Вот это Фирсову, наверное, и вспомнилось. Всплыло откуда-то из подсознания.
Оглоедов тем временем ломать притомился. Да и бессмысленность дальнейших действий его, наверное, удручала, потому что в любом деле важно видеть результат. Вот ударил, допустим – вмятина. Еще раз ударил – выставил стекло. А ежели ты лупишь по машине, а новых вмятин не видно, потому что вся машина уже одна сплошная вмятина – тут у кого хочешь руки опустятся.
– Бери! – предложил Оглоедов с великодушием монголо-татарского захватчика, только что превратившего город в руины. – Дарю!
Хорош подарок. Толпа сочувствующе зароптала. Оглоедов глянул строго. Толпа смолкла и отступила.
– Андрюха! – с чувством сказал Кирилл. – Ты понимаешь, какая чепуха приключилась…
Он обнял своего непутевого родственника. Фирсов беззвучно плакал у него на плече.
– Переборщили мы малость, – каялся Кирилл. – Ты уж прости. Но ты и сам виноват, если разобраться…
Фирсов никак не мог взять в толк, о чем речь, и потому молчал.
– Просто я узнал про все про это, – вещал Кирилл. – Про розыгрыш, в смысле…
Тут Фирсов отлепился от родственника и пытливо заглянул ему в глаза. Кирилл смешался.
– В общем, решили не меня разыгрывать, а тебя, – сообщил он упавшим голосом.
Сделалось тихо, как перед грозой. Фирсов обернулся и посмотрел на меня. Я не первый сюжет снимаю, я в курсе. Я отступил, но и это бы меня не спасло, если бы не Оглоедов. С кровожадным воплем Фирсов прыгнул на меня и разорвал бы на части, безусловно. Если бы Оглоедов не перехватил его прямо в полете.
– Убью! – угрожал мне уголовно наказуемым деянием Фирсов. – Отбивную сделаю!
Он рвался, пытаясь до меня дотянуться, но молодчага Оглоедов крепко его держал. Вполне возможно, что в этой ситуации я Оглоедову был просто-напросто жизнью обязан.
Сквозь толпу, громко сигналя, пробивался какой-то автомобиль. Все думали, что милицейский, и расступались. На самом деле к органам правопорядка это авто не имело никакого отношения. Тут дело вот в чем. Мы обычно стараемся не портить и не уничтожать вещи, принадлежащие героям снимаемых нами сюжетов. И фирсовскую машину мы не тронули бы и пальцем, если бы в процессе подготовки к съемкам жена Фирсова случайно не обмолвилась о том, что супруг ее уже намучился с этой развалиной и хотел бы поменять ее на что-нибудь поновее, да денег на покупку нет. Вот тут мы и решили отступить от принципов. Фирсовскую машину раскурочили для пущего эффекта, а ему подарили новую.
Машина продралась наконец сквозь толпу. Бока сверкали, крыша блестела, сигналы аварийной остановки красиво подмигивали. На переднем сиденье рядом с водителем сидела жена Фирсова. Ей нравилось. Я уже нисколько не сомневался в том, что она очень быстро сможет его убедить – все было сделано правильно, потому что честно заработанная переживаниями Фирсова машина того стоит.
– Многоуважаемый Андрей Андреевич! – сказал я Фирсову. – Позвольте поблагодарить вас за участие в съемке очередного выпуска нашей программы и преподнести вам в подарок этот вот автомобиль!
– Мне?! – обмер Фирсов.
Оглоедов его отпустил. Фирсов даже не сделал попытки напасть на меня. Я понял, что уже прощен и буду жить.
– А что? – спросили из толпы. – За участие в программе дают автомобиль?
– Случается, – подтвердил я.
– А как бы поучаствовать? – заволновались самые нестойкие.
Фирсов смотрел на них ошарашенно.
– Да вы чего! – попенял он людям растерянно. – Ведь нервов сколько! Я чуть не спятил, честное слово!
– А хоть бы и спятил, – был ему ответ. – Псих, зато с машиной. Не так уж плохо.
А Светлана боялась, что наша программа может умереть. Не умрет. Она бессмертна.
* * *
Я был в офисе, когда мне позвонила Светлана.
– Колодин! – сказала она. – Ты сейчас телевизор смотришь? Нет? А зря. Там очень интересно показывают. Включи. Тебе понравится.
Я включил, перебрал один за другим каналы и наткнулся на Мишу Каратаева. Миша красиво стоял в кадре, вполоборота к камере, а у него за спиной я видел знакомый мне дом – это был дом, в котором сейчас жила Просто Мария и где все мы побывали совсем недавно. Миша, судя по сделанному им репортажу, наведался туда повторно и отснял горячий и чертовски рейтинговый, по его представлениям, материал о подпольной миллионерше, проживающей в рязанской глубинке.